Записки тюремного инспектора

Помню, в первый же год нашего пребывания в Югославии много говорилось о том, что в Державной комиссии враждебно относятся не только к армии генерала Врангеля, но и вообще к военным, и как на абсурд указывалось, что эти люди должны заботиться о тех, кого не любят. Я тогда мало интересовался не только Державной комиссией, но и вообще зарубежными делами, но вопрос этот так упорно муссировался, что невольно приковывал к себе внимание.

Единственный человек, имя которого в другой окраске приходилось постоянно слышать при упоминании Державной комиссии, это С. Н. Палеолог - правительственный уполномоченный по делам беженцев, о котором также нет двух мнений. Это человек доброжелательный, честный, хороший, служащий русскому беженству и готовый прийти на помощь каждому. Но в Державной комиссии он не имеет веса, как человек другого лагеря.

Конечно, речь идет только о лицах, стоящих во главе Державной ко -миссии и руководящих сферах, а не о тех, кто стоит там в канцеляриях и делопроизводствах. Мы лично видим только одно: Державная комиссия не только не сумела представить беженство в международном отношении, но даже оказалась неспособной отстаивать интересы беженцев в Югославии. Конечно, ничего объединяющего, а тем более представляющего беженство, Державная комиссия не имеет.

И в этом отношении совершенно правы беженцы, которые говорят, что представительства у русских беженцев нет. И в этом отношении гораздо счастливее военные, имеющие в лице генерала Врангеля и его штаба все - и представительство, и объединение, и защиту, и поддержку. Обиднее всего то, что, несомненно, среди людей, ушедших из России, есть люди вполне достойные, уважаемые, с громадными знаниями и опытом, которые могли бы стать во главе беженства, но случилось так, что выплыли на поверхность случайные и партийные люди. И вот в результате мы видим полную разобщенность людей в беженстве и бесконечную группировку людей, отмежевывающихся друг от друга.

Живут хорошо только те, кто выехал из России со своими организациями - земский союз, городской союз, Красный Крест... Одним словом, те, кто вывез из России капитал и имущество. Каждая группа действует самостоятельно, в своем кругу, не допуская вмешательство в свои дела беженства. Красный Крест открывает свои учреждения, земский союз -свои, Державная комиссия - свои, а бывает и так, как случилось с Гербо-вецким госпиталем. Красный Крест ликвидирует госпиталь, продавая за бесценок имущество госпиталя, а в это же время какое-то другое русское учреждение открывает такое же лечебное заведение, затрачивая громадные средства на обзаведение. Казалось бы, что проще - создать одну общую кассу, беженский фонд, и объединить все в одно целое - русское -беженское, уничтожив привилегии отдельных групп.

Но. всюду политика и борьба отдельных лиц и групп за власть. А между тем рядовое беженство, то есть те, кто претерпел больше всех, нищенствуют, бьются одиноко в непосильной борьбе за существование и остаются за бортом, издали наблюдая, как хорошо устроились те, кто своевременно бежал из России с капиталами, принадлежащими не им, а русскому народу. И это явление наблюдается не только в Югославии.

Мне пишут из Варшавы: «Здесь тоже колония разбилась на два лагеря - богатых и бедных. Я, конечно, в числе последних, и хотя ко мне отношение многих чрезвычайно сердечное, но я сижу в своей скорлупе и бываю только у своих». И вот эта наша беженская аристократия представляет собой обособленный класс русских людей, по которому вовсе нельзя судить о жизни русского беженства.

Впрочем, сейчас этот вопрос вступил в новую фазу развития. Русское беженство не только Югославии, но и всей Европы, а может быть, даже и всех стран начинает объединяться вокруг Великого князя Николая Николаевича. В лице любимого русским народом человека русское беженство теперь имеет свое представительство и, естественно, для него все одинаковые, и это же чувствуется во всех проявлениях жизни. Державная комиссия постепенно ограничивает свою деятельность, сузив ее до степени небольшого круга «своих людей».

К сожалению, до нас доходят слухи о расколе в царской семье и несогласии Великого князя Кирилла Владимировича, объявившего себя русским царем, на возглавление Николаем Николаевичем освободительного русского движения. Но это не наше дело, и мы идем за нашим Верховным главнокомандующим безоговорочно, как говорят ныне, вручая свою судьбу этому популярному в России и среди беженства человеку. И мы начинаем чувствовать некоторую устойчивость в нашем положении и видим, как беженская бюрократическая аристократия теряет то значение, которое имело столь продолжительное время.