Мы начали опять выписывать «Новое время». Шесть месяцев мы не читали газеты и с нетерпением ждали первого номера. И что же? Все
И вот останавливаешься на мысли о смерти. Я разбирал бумаги покойного доктора Любарского. Старик предусмотрительно заготовил при жизни посмертные письма. И я лично был очень удовлетворен, когда через две недели после его смерти я получил от полковника Л. К. Игнатьева посмертное письмо Николая Васильевича, который искренно и душевно прощался со мною - своим земляком и соратником. И я теперь по вечерам сижу в амбулатории и пишу на случай смерти письма близким людям и кладу их запечатанными в пакет, на котором написано: «На случай моей смерти».
Вот как мы встречаем новый 1926 год - седьмой год нашей скитальческой жизни.
ЗАПИСКИ. Т. XIV
1926-1932 ГОДЫ. СЕРБИЯ. ХАРЬКОВСКИЙ ИНСТИТУТ БЛАГОРОДНЫХ ДЕВИЦ
ЗАПИСКИ. Т. XV 1933-1934 ГОДЫ. ЮГОСЛАВИЯ
Моя семилетняя служба в Харьковском институте (1926-1932) вывела меня из колеи беженской жизни. Это не была беженская жизнь уже по одному тому, что я получал определенный и притом вполне достаточный оклад содержания и служил хотя и в эмигрантском, но все же правительственном учреждении. Полная обеспеченность и прочное служебное положение изменили и мою беженскую психологию. Забота о хлебе насущном, мысль о завтрашнем дне и сознание бесправного положения на чужбине отошли на задний план. За моей спиной стоял институт с его канцелярией, куда мы, служащие, обязаны были обращаться по всем делам вместо того, чтобы идти в казенные учреждения ходатайствовать как просители.
Заболеешь ли или уедешь в отпуск, жалованье идет. Документы выправляются без особых хлопот. Да еще пользуешься всякими льготами по поездке. К нашим услугам русский врач при институте, сестры милосердия и чуть не все медицинские средства. Можно пользоваться отличной институтской библиотекой и ежедневно читать в учительской газеты и журналы. Лето свободное. На Рождество, на Пасху и даже на Масленой неделе можно съездить в Белград, куда-нибудь в другое место. Речь русская. Не надо себя насиловать подысканием слов местных наречий. Русская среда и своя русская церковь делали жизнь в чужой стране легкой и даже, сказал бы, беспечной. Только в магазинах иногда приходится говорить на чужом языке, да и то больше по-немецки, что нам доступнее с детства.
Так устраиваются немногие, и в этом отношении я попал в число громадного меньшинства. Вот отсюда, со стороны, вне атмосферы лишений, страданий, недоеданий и убогой беженской обстановки, была виднее настоящая беженская жизнь. Здесь можно было объективнее и глубже вникать в жизнь русских людей на чужбине. Я знаю очень многих, уже пятнадцатый год мечтающих купить большую плитку шоколада за 10 динар, именно большую, и сразу съесть ее. Мы сами испытывали это когда-то и глубоко сочувствуем этим людям, с завистью смотрящим на покрытые скатертью столики в кондитерской, где люди пьют кофе и шоколад.
Я часто посещаю кондитерские и в провинции и в Белграде. Я люблю выпить чашку шоколада с битыми сливками. Зная это, мне говорили мои ученицы в институте: «Счастливый вы». Громадное большинство этих русских девочек не знает этого баловства. Мне писала как-то летом одна моя ученица, девочка 13 лет из Панчево, что она не может равнодушно смотреть, проходя мимо кондитерской, как местная интеллигенция пьет кофе и шоколад и ест вкусные пирожные.
Мне и до сих пор, то есть на четырнадцатом году беженской жизни, сплошь и рядом приходится встречать людей полуголодных. По моему мнению, это одно из самых острых и безотрадных явлений нашей беженской жизни. Хроническое недоедание в течение очень многих лет, а для некоторых с первых дней эвакуации, которая уже начинает забываться, - это явление столь обычное, что о нем даже не говорят, но оно видно.
Стоит попасть куда-нибудь на именины или иной русский праздник, где угощают, и тут видны эти полуголодные люди. Несмотря на всю воспитанность человека, здесь видна его жадность, которая вызвана голодовкой. Вкусные блюда, закуски - это такой соблазн, перед которым не устоит и сытый человек. И вот ешь сколько угодно, но организм отвык и не в состоянии переварить всего съеденного. И на следующий день человек болен. Я слышал часто распоряжение начальницы института о том, чтобы приезжающие родители не перекармливали своих детей. Они не привыкли к этому.