Записки «трижды воскресшего»

Я прикинул, что мне следует добраться до аэродрома в Ельне, а уж там, думаю, ребята перебросят меня самолетом связи на аэродром моего полка. Остановил какую-то повозку, ехавшую в тыл наших войск:

- Подвези, друг: видишь, совсем идти не могу.

- А ты кто такой? - оглядев меня с ног до головы, настороженно спросил возница.

Сказал, кто я такой, Ванюшка подтвердил.

- Садись, только я недалеко: в расположение артиллерийской части.

Я сел в повозку.

- Прощай, Ванюшка, век тебя не забуду: спас ты меня. Спасибо.

- Прощай, Ваня, счастливо тебе… - Он смущенно потоптался, потом нерешительно спросил: - Послушай, может, подаришь мне свой пистолет?

- Рад бы всею душой, да не могу, - ответил я. - Не имею права: личное оружие… - Я протянул ему самодельный финский нож с наборной - из разноцветных пластмассовых колец - ручкой: - На, возьми на память. Прощай!…

Возчик хлестнул лошадей, повозка покатилась. Ванюшка стоял на дороге и махал мне вслед, я тоже махал ему и вдруг спохватился, что не спросил, как его фамилия, не узнал и названия деревни. Подосадовал на себя за это, но потом подумал, что вряд ли нам доведется когда-нибудь встретиться: скорее всего мне суждено погибнуть на войне. А сейчас нужно поскорее вернуться в строй и расквитаться с фашистами за мои муки, за страдания Прасковьи [73] и Матрены Васильевны, исковерканное детство замечательного мальчишки, с которым свела меня судьба…

Возвращение

Как ни хотелось мне побыстрее попасть в свой полк, вернуться в него удалось не так-то скоро.

Возница, как и предупреждал, довез меня только до расположения артиллерийской части. Тут я окончательно свалился: невыносимые боли в ступнях не давали покоя ни днем ни ночью, я уже вовсе не мог передвигаться - даже ползком. Артиллеристы доставили меня в полевой эвакогоспиталь, но там, из-за отсутствия лекарств, мне не могли оказать никакой существенной помощи. Положив на носилки, меня погрузили в эшелон - и я оказался в госпитале в Марьиной Роще. Тут наконец-то стал получать лечение и дней через десять смог, хотя и с трудом, передвигаться на костылях. Вскоре меня перевели в один из подмосковных госпиталей. Мучительные боли постепенно отступили, и через какое-то время я уже обходился без костылей. Однако следы тогдашнего заболевания остались на всю жизнь…

Встав на ноги, я потребовал отправки в полк. Но медицинская комиссия, признав меня крайне слабым и истощенным, послала долечиваться в Егорьевский дом отдыха.

Я пошел на поправку, и во мне проснулся волчий аппетит; моему организму явно не хватало даже того усиленного, по военным меркам, питания, которое выдавалось в доме отдыха. Я был уверен, что, если бы питался в летной столовой, то окреп бы скорее, чем в доме отдыха, и быстрее бы занял место в боевом строю. Поэтому упорно стал проситься в полк.

Меня выписали, но направили в резерв Западного фронта, мотивируя это тем, что, поскольку при мне не оказалось никаких документов, предварительно надлежит разобраться - кто я такой… [74]

В резерв Западного фронта нас направлялась целая группа, а командировочное предписание - одно на всех - было у старшего группы. Но мое желание поскорее очутиться в полку, с моими боевыми друзьями, было так велико, что я решился на отчаянный шаг. Понимал, что если задержат без документов, то сочтут за дезертира, а в сложной военной обстановке с такими разговор короткий. Да и месторасположение своего 2-го штурмового авиационного корпуса я знал весьма приблизительно: где-то между Вязьмой и Ельней. И все же рискнул: отстал от группы - без билета, без денег - пустился в путь самостоятельно и на другой день благополучно приехал в Вязьму.

Оттуда я отправился пешком по дороге, ведущей на юг, расспрашивая встречных, где тут расположена штурмовая авиация. В середине дня нашел штаб 2-го штурмового авиационного корпуса. Там я узнал, что наша 232-я штурмовая авиационная дивизия переименована в 7-ю гвардейскую и находится сейчас в селе Всходы, а 704-й штурмовой авиационный полк стал 131-м гвардейским. Он базируется на полевом аэродроме Арнишцы.

Здесь же мне сказали, что еще до того, как я был сбит, меня представили к ордену Красного Знамени, а посчитав погибшим 14 августа, наградили посмертно орденом Отечественной войны I степени. Эту награду как раз собирались отправить моим родителям, да не успели, а вот похоронка уже ушла…

Тут же мне был вручен орден.

К вечеру пришел я в штаб дивизии, а уж оттуда вместе с находящимся там заместителем начальника штаба нашего полка майором Шаповаленко приехал на полуторке в полк.

Никогда не забуду той радости, с какой встретили меня друзья-летчики и командиры - Королев и Бахирев.

От ребят я узнал, какие тяжелые бои велись на Западном фронте, как упорно сопротивлялся отступающий враг, [75] как велики были наши потери. После освобождения Смоленска и Рославля, с выходом советских войск к Днепру 28 сентября, с нашего соединения была снята боевая задача, нас отвели в резерв Верховного Главнокомандования для отдыха и пополнения.