Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Я шел по Воскресенской улице, поглощенный размышлениями о только что мною увиденном, как вдруг путь мне преградила довольно большая толпа людей, теснивших друг друга, чтобы войти во двор какого-то роскошного особняка. Движимый любопытством, я встал в конец толпы и понял, что собравшиеся привлечены ни более ни менее как приготовлениями к наказанию кнутом, которому должны были подвергнуть какого-то крепостного. Будучи не в силах присутствовать при подобном зрелище, я собрался было уйти, но тут открылась дверь и на балкон вышли две девушки: одна из них поставила там кресло, другая положила бархатную подушку; вслед за ними тут же появилась особа, нежные члены которой боялись прикосновения к камню, но глаза которой не боялись вида крови. В это мгновение по толпе пробежал ропот: «Государыня, государыня»; слово это произносилось тихо, но сотней голосов и с такой интонацией, что я безошибочно понял, о ком идет речь.

В самом деле, я узнал в этой женщине, закутанной в меха, красавицу Машеньку, подругу министра. Оказывается, один из бывших ее сотоварищей имел несчастье не выразить ей должного почтения, и она потребовала, чтобы он был примерно наказан, дабы отвратить других от подобной провинности. Сначала все думали, что этим ее месть ограничится, но ошиблись: Машеньке оказалось недостаточным узнать, что виновный наказан, ей еще хотелось увидеть, как его будут наказывать. Вопреки тому, что Луиза говорила мне о жестокости Машеньки, я понадеялся, что красавица вышла на балкон лишь для того, чтобы простить виновного или, по крайней мере, смягчить наложенное на него наказание, и остался среди зрителей.

Государыня услышала ропот, вызванный ее появлением; но, вместо того чтобы испытать страх или стыд, она с таким надменным, с таким презрительным видом обвела взглядом собравшуюся толпу, что это было под стать лишь какой-нибудь царице; затем она опустилась в кресло и, облокотясь на подушку одной рукой, другой стала гладить белую левретку, лежавшую у нее на коленях и вытянувшую свою змеиную головку.

Похоже, что ждали лишь ее появления, чтобы начать наказание, ибо стоило прекрасной зрительнице выйти на балкон, как растворилась подвальная дверь, и два мужика вывели несчастного, держа концы веревок, которые были привязаны к его запястьям; позади них шли двое других мужиков с кнутами в руках. Наказуемый был молодой человек со светлой бородой и твердыми, волевыми чертами лица, хранившего бесстрастное выражение. По толпе прошел удивительный слух: рассказывали, что этот молодой человек, служивший старшим садовником у того же министра, полюбил Машеньку, когда она была еще крепостной; любовь их была взаимной, и они уже собирались пожениться, как вдруг министр обратил на нее внимание и возвел ее или опустил — как пожелаете — до положения своей любовницы. С тех пор вследствие какого-то странного поворота настроения государыня прониклась ненавистью к молодому человеку, и он уже не раз испытал на себе последствия этой перемены в ней, словно она боялась, как бы министр не заподозрил, что она сохраняет нежные чувства к кому-нибудь из прежних своих сотоварищей по неволе. Накануне она встретила в саду своего бывшего жениха и, после того как он сказал ей несколько слов, стала кричать, что он ее оскорбил, а когда министр вернулся домой, потребовала, чтобы виновный был наказан.