Записки уголовного барда

— Нет, все ясно. Просто хочу сказать, что все в этом мире относительно и не вечно. Сегодня я сижу перед вами на этом привинченном стуле, а завтра — вы можете сесть. Может так случиться, что жизнь поменяет местами.

— Ах, вот ты о чем!.. Тогда слушай меня еще раз. И запоминай каждую букву. То, что ты можешь сесть в мое кресло, я верю — такое может случиться. Но то, что я сяду на твое — не случится никогда! Никогда! Блядь буду, если хоть дэцл совру!..

Он все-таки соврал. Через несколько лет его посадили — то ли за взятки, то ли за превышение полномочий. Заключен был в эту же тюрьму, ходил — руки за спину — по тем же, что и я, коридорам. И сидел на точно таком же стуле. А может быть даже и на этом.

Глава 21 Камышловская пересылка

Начало лета ознаменовалось нежданным путешествием. Июньским утром в дверь камеры трижды шарахнули ключом, и голос следом пролаял:

— Новиков, готовься с вещами!..

Собираюсь мигом, на ходу прощаюсь. Ведут по коридорам незнакомой дорогой.

— Куда меня?

— На этап.

Этапка — грязное, зловонное помещение размером со школьный спортзал. В ней уже с десяток разношерстных персонажей — кому куда. У параши — пара опущенных, остальные по худости рода — кто где. Двухъярусные нары вдоль стен, вместимостью человек этак на сто, а то и более. Место на первом ярусе под оконной решеткой свободно. Занимаю его. «Сидор» — под голову, в телагу — с головой. С мыслями, куда и зачем везут, пытаюсь заснуть.

К обеду народу прибывает. У параши — аншлаг. Нары — кишмя.

Кому не досталось места — тусуются по камере.

Приходит офицер, выкрикивает фамилии.

— Кого назвал, выходим на коридор, быстро!

Доходит до меня, с ног до головы рассматривает, качает

головой и провожает взглядом.

— Куда этап, начальник?

— Тебе — в Камышлов.

Воронки набивают, как всегда, до треска. Меня по традиции — в «стакан». Едем на вокзал, в этапный двор на улицу Стрелочников.

На воле я часто ездил по ней и хорошо знал, где это. Однажды даже заглядывал в щель трехметрового забора и видел процедуру погрузки в «Столыпин». По иронии судьбы точно напротив этого двора через дорогу стояла пятиэтажка, в которой жил мой компаньон по изготовлению «Маршаллов» Юра Юнцевич. В этом доме мы с ним сделали не один комплект.

Воронки влетают один за другим в открытые ворота, становятся гуськом. Начинают выкрикивать по фамилиям. Все как обычно: быстро выскочить, пять шагов вперед, сесть на корточки, руки за голову, вещи рядом, смотреть в землю. Вокруг — собаки, русские и нерусские лица с автоматами. Мат, крики. Здесь понимаешь, что такое плен и окружение.

Меня выкрикивают последним. Вышагиваю из воронка. В одной руке телага, в другой — пожитки. Передо мной — по четыре в ряд, с обхваченными руками затылками, на корточках — попутчики. Стою в рост. Садиться в эту позу обидно и унизительно.

— Сесть! — орет какой-то сержант. — Сесть, говорят, чего вылупился, длинный?!

Хочется плюнуть в эту морду. Продолжаю стоять.

— Сесть, сука, сейчас собаку спущу!..

— Спускай, чего орешь?

— A-ну, в сторону! — орет сержант и толкает с разбегу меня в плечо.

Отлетаю на несколько шагов.

— Этап, встать, пошли вперед к вагону! Смотреть под ноги! Не озираться! Оружие применяем без предупреждения!

Строй молча поднимается и бредет в сторону путей.

В этот момент на спину мне прыгает здоровенная собака и сбивает с ног. Падаю и инстинктивно собираюсь в клубок. Пес рычит, хрипит, очень больно вцепляется в плечо и волочет по земле, мотая мордой. С каждой секундой становится все страшнее и больнее. Хватает за ноги, бьет лапами и наконец начинает рвать и таскать волоком. Между дворовой-сторожевой собакой и конвойной при одних и тех же размерах есть большая разница. Первая — лает, пугает и кусает, как повелела природа. Вторая — обучена: рвет молча и знает, как загрызть. Оттого и страшнее.

Челюсти животины наконец хватают мой шиворот вместе с кожей и захлопываются с хрустом. Зверюга тащит меня по пыльной земле к воронку, и вдруг крик:

— Отставить! Убрать собаку! Вы что, твари ебаные, делаете?!

Проводник дергает псину изо всех сил за поводок и оттаскивает на себя.

Со стороны путей бежит какой-то офицер в форме вэ- вэшника. На ходу орет диким матом:

— Вы что, чурки ебаные?! Кто приказал?!

Конвойные молчат, начинают рассредоточиваться.

Подбегает ко мне:

— Вставайте, Александр. Извините, что так...

И в сторону сержанта:

— Вы что, твари? Это же Александр Новиков, певец... Кто приказал собаку?..

Тишина. Стволы опускаются вниз.

— Пошли к вагону.

Отряхиваюсь, иду. Офицер шагает за спиной, бормочет матом под нос. Несколько конвойных — сбоку. Собака — позади. Боли не чувствую, как в лихорадке.

Клетка, в которой предстоит ехать, переполнена. Размер ее — обычное купе. Только вместо двери — решетка, а вместо четырех пассажиров— шестнадцать, не считая меня. Ехать всего полдня, потому не смертельно. Предстоящее путешествие— одно длинное интервью и знакомство артиста с истинными поклонниками. Между делом — общение с прогуливающимся по коридору узкоглазым конвоиром и его собакой. Правда, уже другой.