Записки уличного художника. Нью-Йорк

Следующей была я. Сжав кулаки, я приготовилась защищать свой столик и право стоять здесь, на улице. Но в тот раз битвы не произошло. Мы столкнёмся, и не раз, но позже, и старуха частично выйдет победительницей — я перейду в другое место. Тогда же, уперев край клюки в мой стол, она грозно спросила: «Ты американка?» — «Йййесс», — процедила я, — и она почему–то сразу потеряла ко мне интерес, a через минуту вопли возобновились с новой силой — старуха лупила палкой портреты чёрных баскетболистов. Чёрный, милый и стеснительный Росс, мой сосед и собеседник, толкнул её в грудь. Старуха стала исступлённо молотить палкой, пытаясь ударить парня. Грэг её еле удерживал. В толпе стали кричать: «Полицию! Полицию!» Послышалась сирена скорой помощи. Я стала собираться домой. Улица походила на взбудораженный муравейник — все собрались здесь, останавливались машины, из них глазели водители, из ресторана напротив подошли любопытные. Понятно было, что сегодня уже ничего не купят. Когда я полностью упаковалась, крики, наконец, стихли. Злой, как чёрт, Росс разговаривал с полицейскими. Свидетели давали показания. Старуху держали за руку два медбрата. Mашина скорой помощи стояла рядом. Они ласково уговаривали её поехать с ними, мол, они ей помогут успокоиться. Старуха выглядела милой, интеллигентной, несправедливо обиженной женщиной. Она всхлипывала и повторяла: «Я не могу это переносить, не могу…» Тогда её увезли в больницу, а Россу выписали штраф за то, что он толкнул старую женщину. Oн не имел права её трогать, а должен был вызвать полицию.

Впоследствии я убедилась, что вредная старуха испытывала своего рода симпатию к Грэгу, и только он мог вступить с ней в диалог. Остальных она не слышала, не слушала и не щадила. Её задача вносить дискомфорт, мешать бизнесу, прогнать художников с улицы. Eё называют сумасшедшей, но я бы так не сказала. Она прекрасно знает, чего хочет, контролирует свои действия, знает о безнаказанности. Мне кто–то рассказал, что у старухи влиятельный, приближённый к мэру города, сын. Десять лет назад он возглавлял комитет по борьбе с уличными художниками, а мать была его первой помощницей. Вот и сейчас она, как может, выполняет свою миссию.

Всю зиму меня преследовал образ воинственной старухи, успевшей за прошлое лето укусить за палец художницу–полячку. Та плакала, боясь cпида, показывала залитый флаконом духов кровоточащий палец полицейским, которые сочувствовали и советовали обратиться в госпиталь. Старуха к тому времени успела ушмыгнуть, раствориться в толпе. Художники собирались написать коллективное письмо и отнести его в полицейский участок, с просьбой принять меры к хулиганке. Наступили холода. Лишь самые стойкие служители муз, владельцы вэнов, остались на улицах внедрять искусство в массы. За зиму воинственная миссионерка постарела, ослабла. Первый же её выход в апреле на тропу войны закончился водворением в обезьянник в полицейском участке на три часа, и этого оказалось достаточным, чтобы сломить воинствующий дух. Говорят, что она совсем ослепла, город приставил к ней социального работника, и их видели в Вашингтон Сквере.

Скрюченная жалкая старушка сидела на лавке, прислушиваясь к телефонной болтовне своей смотрительницы — грудастой гороподобной чернокожей женщины. Я хотела злорадно порадоваться, но почему–то не смогла.

РОЗОВЫЙ ЗОНТИК