Записки узника: затерянный остров

Меня выпустили, но строго наблюдали. Я подозвал Кеикилани, которая сидела рядом с дядей, держа его безжизненную руку. Я начал отдавать распоряжения, а девушка переводила. Мне требовался очень острый нож такого размера, которым можно за один раз отрезать изуродованную плоть. Ниже колена у пострадавшего от ноги осталась только разорванная плоть и переломанные кости. Я объяснил Кеикилани, что нужно вскипятить воду. Нож пришлось дезинфицировать огнём, а руки мыть обычной ключевой водой. И если я до этого скучал по мылу, то теперь почувствовал в нём острую необходимость.

Я мысленно пытался вспомнить страницы учебников, выискивая знания по ампутации. Как же мне их сейчас не хватало! А также я вспоминал практическое занятие, на котором присутствовал.

Но мало было просто отрезать плоть, нужно было ещё перепилить кость. Я прекрасно знал, что для этого нужна специальная мелкозубая пила (в голове отчётливо всплыл её образ), но где её взять?

Я попытался объяснить Кеикилани, что мне нужно, и, на удивление, девушка кивнула и тут же куда-то убежала. Она вернулась с большим ножом в руках. Только у этого ножа лезвие было не ровным, а с зубьями, почти такими, как у хирургической пилы. Я в изумлении уставился на туземку. Из объяснения Кеикилани я не совсем понял назначение этого ножа, но сейчас это было неважно. И хотя зубья этой своеобразной пилы были довольно широковатыми, я всё же надеялся на успех.

Не стану описывать все подробности проведённой мной операции, скажу лишь, что прошла она, на удивление, удачно. И брат вождя выжил, хотя я всё же сильно боялся заражения крови — всё-таки о стерильности здесь говорить не приходилось.

В течение следующих нескольких дней Тахо-наклана поили каким-то напитком, и он довольно быстро начал поправляться. Я регулярно осматривал его и был вполне удовлетворён состоянием больного.

После этого дня моё житьё намного улучшилось: мне стали давать больше еды, даже какие-то вкусные фрукты и напитки; подстилку заменили на более мягкую. Я всё ещё жил в пещере, но уже более удобно.

Несколько раз Кеикилани и её мать звали меня для лечения туземцев, но как только это стало известно шаману, моё участие прекратилось.

Из виденного мной я понял, что лечением в этом племени занимается шаман — такой древний старик, украшенный перьями, костями и сетками морщин по всему лицу. Ко мне он отнёсся более чем враждебно. Он долго кричал, обращаясь к племени и вождю, потрясая своим посохом. Особенно когда узнал, что мне позволили лечить Тахо-наклана, а его не позвали (он вроде как был в какой-то дальней пещере, молился Солею. Позвать меня, а не шамана было идеей Нароми, матери Кеикилани).

Кеикилани объяснила мне позже, что шаман категорически против, чтобы чужеземец вмешивался в их жизнь. Их законы не позволяют этого, а бог Солей не одобряет. И только строгое соблюдение их законов обеспечивает им хорошую жизнь и милость Солея.

Несмотря на это, Кеикилани и её мать всё же периодически и очень тайно звали меня для лечения больных. Несколько туземцев были посвящены в нашу тайну, и нам пока всё сходило с рук.

Признаюсь, я лечил туземцев не только из благих намерений, хоть это и было основной причиной моего врачевания. Но заметив связь между помощью туземцам и их отношением ко мне, я стал ещё более усердным и прилежным. Да, я проявил слабость, но кто бы на моём месте поступил иначе? Я даже стал выказывать старание в лечении Кеикилани. Мне кажется, девушка заметила разительную перемену в моём отношении к её «болезни», но не подавала вида. Просто я долгое время пытался убедить девушку, что она вовсе не больна, хотел, чтобы она приняла себя такую, какая есть. Но теперь же я делал вид, что лечу её. Ведь моя покладистость дала мне и другую поблажку — мне разрешили прогулки по острову! Конечно, в сопровождении воинов, но всё же. Что, к слову, снова вызвало гнев шамана, но мать Кеикилани тоже имела свой вес в племени и пока ухитрялась сдерживать напор старика-шамана. Но было видно, что долго он не будет это терпеть.

И когда я попросил Кеикилани передать вождю, что сырость пещеры и длительное заточение ухудшает моё самочувствие и губительно сказывается на врачебных способностях в отношении его дочери, вождь уступил. И мне раз в неделю давали гулять по острову около нескольких часов. Какое это было наслаждение! Как легко начинаешь ценить обычные вещи, едва их лишишься. Кто бы мог подумать, что свежий воздух, яркое солнышко, трава или вид океана могут быть так дороги мне.

Однажды я попросил дать мне посидеть на берегу океана и полюбоваться закатом. Какое это было зрелище! Жаль, что я не поэт, мне хотелось бы описать это изумительное зрелище красивыми словами, эпитетами, метафорами, выразить те чувства, что владели мной в эти минуты.