Записки военного дознавателя

Надо сказать, что среди всего большого начальства, Осипов был, пожалуй, наименее карикатурным. Он действительно был в Афганистане. Уж не знаю, как он там воевал, домысливать не буду, но будучи замом по тылу какого-то полка, он вернулся оттуда с Красной Звездой и пришел на большое повышение, поскольку наша бригада приравнивалась в плане должностей к дивизии. Я ни разу не видел его пьяным, хотя догадываюсь, что пить ему приходилось по долгу службы много. Как-то, когда я был помощником дежурного по части, он сидел у меня на КПП, и не без удовольствия показывал большие пижонские часы «Ориент», какие тогда носили все труженики советской торговли. Он нисколько не смущаясь, вовсю заливал, что вот эта вот царапина на них – от рикошетной пули, которая попала, когда они уходили из какой-то душманской засады. Я кивал и делал вид, что всему верю. Это довольно удобно, когда начальство тебя считает глупым и преданным. И действительно, у меня с ним установились со временем довольно неплохие отношения, насколько это вообще было возможно, учитывая разницу в наших с ним положениях.

 *** *** ***

Вдруг от главного КПП потянулась толпа генералов и полковников. Я ретировался к себе на пост, не подозревая пока, что главное представление еще только предстояло. Кашуба и Пупин уже, как могли, навели марафет, а это было совсем не просто делать в условиях, когда большие погоны сновали туда-сюда, не обременяя себя такими глупостями, как вытирание обуви о резиновый половик.

Уже минут через тридцать, я увидел, что толпа генералов и полковников с каким-то нездоровым гоготом стала продвигаться в сторону техтерритории, ведомая бригадиром и Раньшем. Последние тоже делано улыбались и сопровождали шутки разного рода жестами, включая и не самые пристойные. Одним словом, все были на том самом подъеме, когда субботник случается в хорошую погоду, и гонцы уже вернулись из магазина, принеся авоськи с разноцветными жидкостями.

Толпа проследовала через мою проходную. Я, Кашуба и Пупин стояли навытяжку, но на нас никто и не глянул. Это несколько приподняло нам настроение, поскольку повышенное внимание начальства к твоей персоне – это всегда не к добру. Я вышел на крыльцо и стал наблюдать за происходящим. Когда толпа приблизилась к технике, гогот резко смолк, будто всей этой компанией руководил невидимый дирижер.

При виде техники, которая вся уже была выкачена из ангаров и выставлена по нитке в линию, генерал-лейтенант – начальник автослужбы округа – явственно крякнул, и чуть было не сел на землю, но его поддержали. Он мгновенно изменился в лице так, словно бы вместо ожидаемого банкетного зала, со столовым серебром и белоснежными салфетками в виде лебедей, он попал в морг захолустного райцентра на день открытых дверей. Он, задыхаясь, тыкал пальцем в воздух и стенал:

– Полковник Романов! Это что такое? Это что такое, я вас спрашиваю!

Бригадир опешил и явно не понимал, что именно генерал имеет в виду.

Казалось, генерала вот-вот хватит инсульт. Он весь покраснел и уже орал так, что, наверное, даже перепугал до смерти часовых на вышках.

Короче говоря, после сплошного матерного потока в адрес бригадира, а заодно и Раньша, который, к слову сказать, имел к техтерритории такое же отношение как Каспаров к шашкам, а также после очень натуральных обещаний отдать всех, вплоть до бригадного свинаря, под трибунал, стало, наконец, понятно, что произошло. Дело в том, что, оказывается, нельзя наносить камуфляж как вздумается. А нужно взять на складе краски за номером таким-то, таким-то и таким-то, нужно открыть специальный альбом с картами раскраски, найти нужный тип машины, затем, аккуратно по альбому разметить мелками зоны соответствующих цветов, и тогда уж, не менее чем в три слоя наносить. Взору же истинного ценителя армейской живописи, в лице генерала, предстала возмутительная вакханалия. Он чувствовал себя оскорбленным до глубины души, словно Леонардо, которому предложили высказаться о кубистических фантазиях Пикассо. И действительно, ужаснуться было чему. Кое-какие машины, казалось, только что вернулись с поединка в пэйнтбол. Другие были просто выкрашены непонятно чем и явно до первого дождя. Наши установки сверкали свежими разводами сурика, но истинным шедевром была бригадная радиостанция. Серой краски прапорщик Куценко, видимо, так и не нашел, и потому заменил ее белилами, в которые бухнул не то синьку, не то зеленку. Машина напоминала сонный призрак, забывший уйти в небытие с первыми лучами солнца, и при этом сплошь утыканный зелеными точками, размером с теннисный мяч, словно бы намекая, что и призраки тоже – бывает – страдают от ветрянки.

Бригадир стоял бледный и злой. Предстояла серьезная, обстоятельная вечерняя экзекуция, за которой безусловно стоило понаблюдать.