Записки военного дознавателя

Акимыч был, в сущности, наверное, неплохой, но с обычной «армейской гнильцой». Он, например, запросто мог наобещать с три короба и потом сделать круглые глаза, мол, я такого не говорил. Он мог потребовать что-то украсть в другой батарее, с командиром которой еще вчера пил. Он всегда стрелял сигареты, даже у бойцов, хотя зарплатата у него была куда больше моей, а уж о бойцах я и не говорю. В общем, он был обычный человек данной системы, системой же под себя и «заточенный». Любопытно, что «заточка» эта, во всяком случае, в нашей бригаде, происходила на удивление скоро. Меня поражало, насколько другими были люди, которые переводились к нам из ЗабВО или ТуркВО, и насколько быстро – от силы месяца через четыре – они становились такими же, как и все в этой прóклятой бригаде.

Вдруг к КПП подъехала машина. Через секунду хлопнула дверь:

– Не УАЗик, «Жигули», скорее всего, – сказал как бы между прочим я.

– Семерка, – задумчиво добавил Акимыч.

Еще через секунду на проходную вбежал Осипов. Мы с Акимычем встали, отдали честь, но Осипов замахал рукой, мол, сидите – некогда.

– Значит так, – без предисловий начал он, – Подкинули нам вводную16 мать их за ногу!

– Что еще? – поинтересовался Акимыч.

– Да есть там какой-то генерал Пахомов из штаба армии. Так ему показалось, что у нас на плацу линии недостаточно яркие! Завтра, б…, строевой смотр, вот он и велел все за ночь перекрасить… Да еще как! Повез меня к танкистам в Чернигов, чтоб я посмотрел как надо. Так эти козлы, понимаешь, каждую белую линию по сторонам черной краской оттенили. В общем, не знаю… Белой краски я еще найду, а что с черной делать – не знаю.

– Так какая ж покраска, товарищ майор, дождь же на улице!

Я глянул в окно – и правда, начал сеяться мелкий осенний дождь.

– Не знаю! Краску белую дам, а остальное – сами!

– А черную где мы посреди ночи возьмем? – взмолился Акимыч.

Интересно, что весь идиотизм поставленной задачи он принял как должное и как-то уж очень быстро.

– Не знаю. Баранову позвоните, может…– неуверенно ответил Осипов.

– Гуталин! – таинственно и с каким-то странным восторгом произнес Акимыч.

– Чего? – не понял Осипов.

– Мы вместо краски гуталином белые полосы по бокам оттеним.

– А что…– задумался Осипов, – Давай! Значит, мысль заработала! Это хорошо!

– Так вы Червинскому скажите, чтоб дал со склада, а то у нас и на смотр не у всех есть, чтобы показать. Я уж про чистку сапог не говорю.

Осипов сделал кислое лицо, на котором выразилась целая гамма презрительно-брезгливых чувств, мол, вот как вы, б…, умеете все испортить! Ведь вот хорошо же так все начиналось, ан-нет – выдай им то, выдай се! А чтоб смекалку проявить – так это – хер с лампадным маслом…

Он, мотнув головой, подошел к телефону и потребовал у телефонистки хозвзвод.

– Дневальный, Осипов говорит. Разбуди посыльного за Червинским. За прапорщиком Червинским, говорю! ..Да… Ну, и пусть сбегает за ним, че тут непонятного? Я его на КПП дождусь, проинструктирую. Посыльного, говорю, на проходной жду через пять минут. Можно без оружия. Да. Вот так. Время пошло! Конец связи.

– Значит, вы поняли. Чтоб до утра все сверкало.– Осипов уже повернулся к выходу.

– А краску где получить? -то ли спросил, то ли взмолился Акимыч тоном обманутого Варфоломея Коробейникова.

– Краску? – не понял Осипов, и повернулся в полкорпуса.

– Ну да, белую!

– Ах, да. Она у Пиняева в каптерке, если он сука не сп**дил еще… – Он снова подошел к телефону:

– Хозвзвод мне…

И после двухсекундной паузы:

– Дневальный! Это снова Осипов. Дай-ка мне дежурного по взводу!

И снова после сколько-то секундной паузы:

– Скажи мне, сержант, кто может каптерку Пиняева открыть? Ага… Значит, ты можешь. Это хорошо. К тебе офицер от дежурного по части придет. Там надо будет краску забрать. Откроешь ему. Понял? Ну и хорошо. Все, конец связи.

– В общем, когда будете готовы,– сказал Осипов, повернувшись к нам, – возьмите краску в хозвзводе. Все ясно? Ну и ладно.

В это время прибежал запыхавшийся боец – посыльный Червинского.

Осипов его вывел на улицу, и, видимо, там разъяснял, что к чему. Мы же с Акимычем сели и закурили. Что делать было решительно непонятно. Красить под дождем Акимычу еще не приходилось, неговоря уже обо мне.

– Как думаешь, дождь надолго? – спросил он с надеждой в голосе.

– Да мы как-то плавали, так с неделю лил, такой вот точно.

– Ну, с неделю, это бы еще неплохо,– философски заметил Акимыч.– Тогда бы просто показуху перенесли. А там глядишь – и кто-то другой бы дежурил… Ну, чего делать-то будем?

– Я не знаю, – ответил я прямо.

– Ну, а если дождь к утру закончится? И все на смотр припрутся? Представляешь, что с нами бригадир сделает после всего-то?

Я хотел было сказать, что мне все это абсолютно по барабану, что терять мне уже совершенно нечего, а очередные звания – я в гробу видел, но сдержался. Акимыча обижать не хотелось, хотя, я и совсем не был уверен в том, насколько бы он считался с моими чувствами.