Записки военного дознавателя

Между моей проходной и техтерриторией было метров пятьдесят, но звуки, доносившиеся снаружи, казалось, издавались кем-то прямо под моими окнами. Я выглянул. Картина, открывшаяся моему взору была из области сюрреалистического монументализма. У самых ворот на техтерриторию, которые уже были открыты настежь, на небольшой бетонной тумбе стоял какой-то карликовый генерал и вещал в мегафон что было мочи. Остальная толпа генералов, человек, наверное, тридцать, стояла по другую сторону дороги толпой и что-то бурно обсуждала. Между оратором и его аудиторией, то есть, прямо на дороге стояли в затылок друг к другу три командира дивизионов. Окурков, очевидно, благодаря заурядному росту, топтался в конце. Все трое держали в правой руке ярко алые папки непонятного назначения. Они были без шинелей, поскольку на улице было довольно тепло.

– Итак, – орал в мегафон генерал, – прошу командиров дивизионов занять исходное положение.

Командир первого, явно чертыхнувшись, развернулся и побежал. Остальные последовали за ним.

– Внимание! – на полном серьезе заорал генерал-недомерок, – Начали!

Три майора на полковничьих должностях пробежали в ногу мимо скучающей толпы генералов, синхронно размахивая алыми папками. На их лицах было явное выражение какой-то странной задумчивости пополам с отчаянием. Забежав метров десять за ворота техтерритории, они резко остановились и развернулись лицом к генералу-оратору. Остальные в толпе явно обсуждали предстоящую пьянку.

– Ну как? – спросил в мегафон оратор.

Из толпы выступил, видимо, самый серьезный генерал-майор, на лице которого отражалась глубокая заинтересованность происходящим. Он что-то сказал, отчего командир второго дивизиона присел и хлопнув себя по ляжкам, вдруг неестественно загоготал.

– Прошу прекратить! – сказал сурово оратор, повернувшись к офицерам. И затем продолжил беседу уже с серьезным генералом, – Как вы говорите? С высоким подниманием бедра? Ну что ж, давайте попробуем. Товарищи, офицеры! Прошу на исходную позицию.

Что они вообще репетируют? Что, ни один из этих уродов в генеральских погонах никогда по тревоге не бегал? Как это вообще возможно по тревоге бежать строем? Но, мои мысли оборвали Шмаков с Гуляевым, которые ржали нисколько не сдерживаясь, и уже почти лежали на полу. И было, надо сказать, с чего. По дороге, напоминая самый пошлый канкан бежали, высоко поднимая бедра, три старших офицера, пытаясь при этом в такт размахивать алыми папками.

Генералу, впрочем, очень скоро стало понятно, что бежать в таком стиле – это уже явный перебор и он, взмахом руки, остановил представление.

– Нет, – разрешил он великодушно, – пусть будет, как было. Теперь попробуем с чемоданами. Майоры разошлись, чтобы взять чемоданы, стоявшие у одного из гаражей. Затем все повторилось снова.

Я сидел и не верил своим глазам. Как такое вообще может быть? Как это возможно, что вот такое ничтожество, согласившееся бегать канканом на глазах у всех, уже через какой-то час, как ни в чем не бывало, пытается кем-то командовать? И как вот это нечто, которое не уважает даже себя, может кого-то гноить в нарядах уже которые сутки? На самом деле, ответил я тогда сам себе, все довольно просто: он как раз и мстит мне за все эти издевательства над собой, потому что не может отомстить вот этому самому карлику в лампасах. Очевидно, что это бессилие перед властью и безнаказанность последней, пробуждают в людях одно из самых низких, самых животных свойств, которые, как ни парадоксально, открывают некие каналы внутри, позволяющие им кем-то управлять. Все это напоминает пищевую цепочку в животном мире. Кто-то наверху, наверное – маршал, «прессовал» этого самого карлика, тот озлобившись, приехал сюда и начал тотчас отыгрываться, например, на этих трех майорах. Окурков будет сегодня злее собаки, и отыграется на мне, заслав в наряд на следующие сутки. Предполагается, что я стану измываться над бойцами, отчего они будут чаще мыть полы и потому станет чище, а потом они вернутся в казарму иначнут издеваться над теми, кто еще не может за себя постоять. Я видел очень немного людей, кто останавливал зло на себе, не пытаясь мстить обидчикам, а уж тем более- случайным людям, которые просто не способны ответить. И вот тогда я и подумал, что в руках именно этих людей находится решение, будет ли наш мир лучше или же останется таким, какой он есть, и в этой связи – будет ли он вообще?..

 ***

Как я и думал, моя война еще далеко не закончилась. Я заступил помощником дежурного по части вместе с Акимычем, который, в свою очередь, заступил дежурным. Караул был тоже от нашего дивизиона.

Часам к одиннадцати вечера мы уже обсудили все новости. Корыхалова, -рассказывал Акимыч, – выпустили, но тут же впаяли десять суток. На нашей губе сидеть – видишь ли– не положено. Не официальная она, для показух только. Так что, убыл он в Киев. Двигатели нашлись, только почему-то на какой-то автобазе в Чернигове. Сама показуха будет через два дня, но наш дивизион выходить не будет. На нас будет вся служба в течение трех суток. Ага! Приготовься еще на трое…