Записки военного дознавателя

Мол, они примерно догадываются кто это крысятничал. Однако, того урода еще найти надо. Однако, он ведь может сделать так, что порешит незаметно и концы в воду. Так что, сказали, лучше тебе исчезнуть с карагандинского маршрута. И пристроили его сюда на Урал. Никто об этом не знал, кроме самих паханов, да и еще пары-тройки урок, что сидели уже тут на Урале. Я вот тоже знал… Так что, когда ты про него спросил, я нехорошо подумал. Подумал сначала, что ты от кого-то явился, чтобы того… сам понимаешь…

– Ну, теперь не думаешь? – спросил я.

– Теперь нет, – отрезал Дюня, – ты слишком заметный. И в форме, как я гляжу, один на весь состав… Нет, они бы кого-то помельче заслали.

Вскоре моя компания окончательно упилась и засопела на своих полках. Румын заснул, уронив голову на стол и свесив руки чуть до пола. Лопата, через полчаса, как заснул, вдруг стал метаться, выкрикивал что-то… А Дюня захрапел, словно вулкан Кракатау… Пару раз мимо проходила Лара, и глянув мельком на спящих, продолжала следовать куда-то в другой конец вагона. Было уже совсем тихо, если не считать храпа и сонного бормотания, раздававшегося то там, то тут.

Я ехал и думал о том, как странно, порой, складываются людские судьбы. Обычный человек, не блатной даже, и вдруг держит воровскую казну… Это, как если бы лютого диссидента назначили бы секретарём обкома партии… Чудно…

Снова прошла Лара, но на этот раз она остановилась в темноте прохода и уставилась на меня.

– Так чего ты про Вову спрашивал? – спросила она негромко. Видимо, не хотела никого разбудить.

– Ничего, – ответил я, – сказал, же: просто поздороваться хотел.

– Просто, говоришь? – было ощущение, что она хочет что-то прочесть по моему лицу, но у нее это не особенно получается.

– Ну, да, – подтвердил я, – А что не так?

– И чего вдруг именно теперь?

– Я его увидел второй раз в жизни несколько дней назад, когда в Краснотурьинск ехал. Сейчас еду обратно. Просто хотел сказать, мол, привет и прощай. Вряд ли я тут окажусь еще раз когда-нибудь…

– Может, передать ему чего? – спросила Лара.

– Да что передать? Мы же и не друзья даже.

– Пропал Вова… – вдруг сказал Лара, глядя в пол.

– Как это? – не понял я

– А так… пару дней как на работу не вышел, дома тоже нет его. В общем, сам понимаешь, что мне думать?

– Ну, может он запил? – предположил я.

– Нет. Вова не такой. Он ни капли в рот не брал. Даже по праздникам. Скорее всего… – Лара вздохнула, – старые дела его догнали… Жалко… Хороший пацан был…

– Был? -переспросил я.

– Да… я, может, и кажусь дурой, но сердцем хорошо вижу. Вижу, что ты точно не при делах… И также ясно вижу, что Вовы больше нет…

Она вдруг развернулась и стала медленно удаляться к своему купе, поминутно хватаясь за поручни, в такт покачиванию вагона. Я был ошарашен. Сказанное поразило меня как гром, как шальная пуля. Хотелось даже закричать: «Стойте! Этого не может быть! Зачем вы все это придумали?» Но, понятно, что я по-прежнему сидел молча, глядел в окно и все думал, думал…

А за окном простиралась холодная непроглядная ночь…

На губе

 Я протер глаза, и, скрипнув пружинами солдатской кровати, резко встал. Койка моего соседа по комнате лейтенанта-танкиста была идеально заправлена. Он отсутствовал – был в каком-то из караулов. Будильники, числом не менее трех, неистово звонили и скрежетали из разных концов комнаты так, словно бы предвещали немедленный конец света. Впрочем, как и всегда. Стукнув по «башке» каждому, я восстановил мягкую тишину раннего зимнего утра.

Моя дознавательская вольница закончилась пару дней назад, завершив тем самым великолепную «белую полосу» моей жизни. Я почему-то вспомнил, как возвращался в часть на хорошо знакомом, разболтанном на чудовищных рытвинах и ухабах ЛиАЗе. Тогда тоже, сквозь мутное заиндевелое автобусное окно, было видно, как пролетал этот медленный, пушистый, не очень крупный снег. Он тихо слетал откуда-то из небесных амбаров, закрытых от постороннего глаза серыми низкими облаками, и делал невидимыми поля и леса, что должны были бы тянуться до самого горизонта. В бригаду я, понятно, возвращался не торопясь. Вся предыдущая служба научила меня не суетиться по таким пустякам, а размышлять о чем-то более возвышенном. И вот вчера как раз и закончился последний день блаженства.

Позавтракав в нашей офицерской столовке, я направился в свою часть на утреннее построение, размышляя по дороге, что, видимо, отцы командиры, как и прежде, от большой «сердечной любви» снова сделают все от них зависящее, дабы дать мне завшиветь в нарядах и караулах. Я пыхтел папиросой и с приближением знакомых зеленых ворот со звездами, становился все мрачнее. Но, на сей раз, как это ни странно, все получилось немного иначе.