Центральная советская комендатура внимательно следила за развитием событий. К этому времени у нас была готова программа экономической помощи Берлину. Мы сравнительно точно предвидели, что в ближайшее время экономические вопросы в городе встанут на первое место, и теперь с них надо будет начинать. Так или иначе, мы должны были выйти в Межсоюзную комендатуру с обоснованным предложением по этому вопросу. Но признавалось, что действовать только с этой стороны — дело рискованное, решено было втянуть и профсоюзы, и берлинские городские органы самоуправления. С профсоюзами дело было проще. Мы просто обсудили эту программу с ними, внесли необходимые поправки, по рекомендации товарищей из профсоюзов. А как быть с Собранием? Кто должен ее там обнародовать? В магистрате намечено было Собрание депутатов, на котором лидеры партий должны были выступить с положительной программой. Случай шел нам навстречу. В Советскую комендатуру неожиданно является обер-бургомистр Островский и убедительно просит принять его сейчас же. Мы сидели, обмозговывали нашу экономическую программу в самом последнем варианте. Мы были рады такой встрече, и, как это у нас бывает, с радостью нескрываемой приняли нового обер-бургомистра.
— Господин генерал, — начал он вкрадчиво, — сегодня состоится Собрание депутатов Берлина, что бы вы могли мне сказать в качестве напутствия, с чем бы, по-вашему, я мог выступить, что предложить в качестве программы работ моего магистрата? Я по всему чувствую, что от меня депутаты ждут чего-то такого, что могло бы объединить всех нас и вселить в нас надежду. Сейчас, как никогда, нам нужна надежда на наше будущее, на решение тех глубоко насущных вопросов, которые волнуют берлинское население.
Обер-бургомистр вел себя спокойно, его просьбы были взвешенны, разумны, убедительны. Мы знали, что переговоры, которые лидеры двух партий вели накануне, касались нашей советской позиции, и он обоснованно питал на нашу благосклонность определенную надежду. Но он понимал и другую сторону, что наша позиция будет в какой-то мере зависеть и от его курса, какой он займет в магистрате. Островский был вполне предупредителен и довольно определенно нарисовал и свою политическую позицию, которую он будет проводить в работе. После этого он смолк, ждал ответа.
— Что мы можем вам сказать? Нам представляется, ваша позиция вполне приемлема, поскольку она, как мы полагаем, будет приемлема и для рабочих Берлина, и для всего населения. А в политической позиции любого деятеля это самое главное. Разумеется, это предполагает, что эта позиция будет опираться в Собрании на левые силы, которые будут решительно бороться за единство города и Германии.
Как можно было вас понять, на первое место должны быть поставлены экономические вопросы вашей деятельности, социальные вопросы. С этого и начнем.
Мы изложили доктору Островскому нашу экономическую программу помощи Берлину.
— Чтобы вам было ясно, насколько мы серьезно говорим с вами, мы будем рекомендовать эту нашу программу в Межсоюзнической комендатуре. Ввиду серьезности вопроса я просил бы вас делать свои записи, чтобы мы потом не стали жертвой разночтения.
— Конечно, конечно, господин генерал! Я вполне отдаю себе отчет, насколько все это важно для судеб моей ближайшей работы на посту обер-бургомистра. Я прошу вполне верить мне, я не подведу.
Это его признание нам было очень кстати.
Нами была изложена программа экономической помощи Берлину со стороны советских оккупационных властей в Германии. Мы дали понять Островскому, что это позиция советского правительства. Островский просиял от удовольствия.
— Я окончил, господин обер-бургомистр. Что вы еще хотели узнать от меня или что хотели спросить?
— Господин генерал, ничего более, кроме разрешения сейчас пойти на проходящее собрание депутатов и доложить им те обнадеживающие результаты наших переговоров, и сказать собранию о «той реальной» программе, с чего мы начнем.
— Вы, господин обер-бургомистр, вольны поступить, как вам будет угодно. Мы еще будем иметь возможность передать вам все это в письменной форме.
— Я искренне признателен вам за такое доверие в моих первых начинаниях. Я, признаться, не думал, что все так будет хорошо. Позвольте покинуть вас. Я спешу на собрание депутатов, чтобы успеть застать их.
Надо признаться, что у Островского хватило мужества. Как только он вернулся в Собрание депутатов, попросил выслушать его программное заявление.
Мы сидели и продолжали обсуждать обстановку, которая может сложиться в магистрате, с какими предложениями следует выступить на заседании комендантов.