Записки военного советника в Египте

С моим предложением согласились, и вскоре две машины пылили в сторону горного хребта. Впереди на ГАЗ-69 мистер Усэма за рулем, я, Юра и шофер Рефад. Сзади на тягаче типа «Наср» десяток солдат с автоматами. С десяток километров проехали прямо по пустыне без дорог. Когда подъехали к холмам, наткнулись на узкую, всю в трещинах асфальтированную дорогу. Дорога по лощине привела нас к нефтепромыслам. Скважина не работала, людей не оказалось, и мы поехали дальше. Извилистая дорога медленно поднималась вверх. Вскоре выехали на самый гребень и вышли осмотреться и сориентироваться. Мы оказались на гребне застывшей, если так можно выразиться, песчаной волны, протянувшейся от горизонта до горизонта с севера на юг. На востоке отлично просматривался Суэцкий залив и Синайский полуостров, на западе громоздились одна за другой такие же волны, как и та, что находилась под нашими ногами. Волны, как и полагается, разделялись такими же длинными лощинами, по которым кое-где виднелись дороги, нефтяные ручьи и запруды.

На отлогих местах дороги поднимались на гребне плоской волны и извивались, словно черная полоса по спине буланой лошади.

Определив направление, решили ехать по гребню до тех пор, пока это будет возможно.

Вскоре в одном месте дорога привела нас в лощину с буровыми вышками. Подъехали к шлагбауму. Нас встретил полицейский. После недолгой беседы выяснили, что охрана о вертолете данных не имеет. Мимо буровых снова поднялись на гребень и беспрепятственно подъехали почти к самому заливу по отлогому спуску. Сориентировались по карте, нашли свою точку стояния. Оказалось, что наше местонахождение почти совпадает с точкой, где обрывался на карте курс вертолета. Все стало ясно. Вечером по этому маршруту прошла неизвестная автомашина. Я облегченно вздохнул: не попал в орбиту международных отношений. Вздохнул и мистер Усэма, но совсем по другой причине. Обратную дорогу мы молчали. Уже подъезжая к позиции полка, мистер Усэма сказал по-русски:

— Плохой я командир. Польк плохой. Оператор плохой.

Я понял его переживания. Да и как было не переживать? Шум поднялся большой, дошел до Каира, а теперь нужно объяснять ошибку. А так хотелось показать себя и свой действительно неплохой полк. Оставалась слабая надежда, что курсы, проложенные на радиолокаторах, не совпадут, но надежда эта лопнула с первым взглядом на кальки, доставленные с батарей. Курс «вертолета» полностью совпадал с нашим маршрутом.

Очень переживал мистер Усэма неудачу. Я, как мог, успокаивал его. Доказывал, что он действовал решительно и совершенно правильно, что операторы действовали отлично, что все батареи действовали согласованно и весь полк действовал (тут я не поскупился на оценку) отлично! Пообещал найти причину ошибки.

Найти ошибку оказалось несложным. Я выехал на батарею, которая первой обнаружила «вертолет». При беглом осмотре обнаружил разбитый уровень для горизонтирования радиолокатора. Вышел наружу и внимательно посмотрел на кабину. Даже на глаз было видно, что кабина имеет наклон, что и дало большую ошибку в определении угла места цели, а следовательно и в определении высоты. Эта ошибочная высота была принята за истинную, несмотря на то, что остальные станции давали точные данные. Так «мелочь» чуть не выросла до международных масштабов. А желание отличиться способствовало этому. Виновные получили бы серьезные наказания, но мне удалось без особого труда оградить их от гнева командира, так как и мы не получили никаких упреков за оплошность.

Глава 7 В Каир!

Прошел почти год как я прибыл на Красное море в район города Рас-Гариба. Нелегким оказался для меня этот год. Четыреста километров от Каира, где в то время жила моя жена, где можно было вволю пить пресную воду из холодильника, в любое время принять душ, спать в чистой постели без мух и мышей и целыми днями говорить по-русски.

Все это так тянуло к себе, что я начал подумывать, как бы переехать в другое место, если не с полком вместе, то хотя бы одному. Срок моего пребывания в АРЕ подходил к концу, а вместе с ним иссякала и моя выдержка.

Самым тяжелым испытанием оказалось испытание одиночеством, чувством заброшенности. Особенно остро это проявлялось в дни недомоганий и песчаных бурь, когда из мэльги не выходил по два-три дня. С прибытием Юры Бутенко стало, конечно, значительно легче. Можно было сколько угодно говорить на родном языке, играть в шахматы, вспоминать былое, поверять друг другу думы, обмениваться мнением и впечатлениями об увиденном и услышанном.

Я часто рассказывал о боевых действиях, они были еще свежи в моей памяти. То ли под впечатлением моих рассказов, то ли от юношеской романтики, только Юра сожалел, что приехал поздновато, не увидел ни взрывов бомб, ни стрельбы зениток по самолетам. Пришлось довольствоваться наблюдениями за стрельбой на полигонах.