Записки военного советника в Китае. Из истории Первой гражданской революционной войны (1924—1927)

И вот первые 8—10 бойцов подбегают к стене, но не успевают приставить лестниц — их сражает огонь врага. Невредим лишь политрук роты, в руках у него под самой стеной развевается знамя. Солдаты цепочками совершают короткие перебежки. У стены уже человек пятнадцать.

Справа командир 8-го полка под огнем руководит своими подразделениями. Стоящий около него не то комиссар, не то помощник падает.

Знамена полощутся на ветру и словно притягивают к себе штурмующих. К этому времени артиллерия подавляет огневые точки на башнях, и перекрестный огонь врага прекращается, стреляют теперь лишь со стены, но перед нею образуется «мертвое пространство», где укрываются наши бойцы. Вдруг замолкает артиллерия.

— В чем дело, Геннадий? — кричу в телефон.

— Боюсь ударить по своим, и снаряды кончаются.

— Тем более надо помочь солдатам забраться на стену.

Раздаются новые выстрелы.

Через головы штурмующих наши пулеметы несут ураган огня на парапеты стен.

В 16 часов первая лестница приставлена к стене.

Первый боец-коммунист поднимается по ней. Напряжение достигает предела. Со стены летят самодельные гранаты, камни, сыплется негашеная известь, разносимая ветром пыль, похожая на дым пожарища. Но вот первый боец достает до основания парапета и швыряет гранату на стену. На какой-то момент все застывает... Слышится оглушительный взрыв. Еще секунда!.. Ура!! Боец — на стене.

Рядом другие лестницы, по ним с фантастической ловкостью карабкаются солдаты и офицеры. В 16 часов 10 минут на стене — знамя!

Приказав резервному батальону перейти в протоку, мы с Хэ Ин-цинем пошли к стене. Во время боя я как-то не заметил, что Яковлева нет рядом. И тут я его увидел. Он бежит с первыми волнами атакующих. Через минуту он уже на стене, скрывается за парапетом. Вспомнив его слова «Руки чешутся, самому пойти, но что скажут жена и дочь, если меня подстрелят», я невольно улыбнулся.

На стенах рвутся гранаты, слышится ружейный, пулеметный огонь. Солдаты кричат, охваченные восторгом победы.

С большим трудом нам удалось навести порядок и направить подразделения куда требовалось по ходу операции. Бежавший вдоль стены далеко впереди других Яковлев наскочил на бойцов 3-й дивизии. Не зная языка, он оказался в трудном положении. Его схватили. «Ну, — подумал он, — конец!» И вдруг наш герой полетел вверх. Бойцы на радостях в знак уважения к советнику принялись его качать.

Со стены мы увидели неожиданную картину: солдаты 2-го полка, забыв про свою задачу огнем помешать переправе противника в восточную часть города, сами на лодках переплывали через Дунцзян в город. Те, кому не хватило места в лодках, перебирались вплавь.

Чан Кай-ши фактически не руководил штурмом Вэйчжоу. При первой же неудаче он совсем потерял веру в успех. Даже место для своего командного пункта он выбрал на второстепенном направлении — на горе Фэйнэлин.

В этом бою, как и под Мяньху и при разгроме мятежников в Гуанчжоу, главную роль сыграло единство Народно-революционной армии и народа.

Крепость Вэйчжоу была по существу взята коммунистами, чья воля оказалась тверже неприступных стен.

Радость победы была омрачена похоронами павших товарищей. На траурном митинге было предоставлено слово и мне. В рукописном журнале «Кантон» № 7 за март 1926 г. сохранилась запись моего выступления. Привожу ее почти без сокращений.

«Во время боя для меня нет ничего заветного. Если это нужно для победы, я брошу все на верную смерть, но после боя меня охватывает бесконечная печаль по павшим товарищам. В этот момент мне хочется остаться одному, и нередко я плачу.

Особенно острую боль чувствуешь, когда в памяти вырисовывается образ погибшего друга, которого ты знал, с которым ты работал, о котором жизнь врезала в твоей памяти не одну страницу воспоминаний.

Такого друга, командира полка Лю, я потерял в бою под Вэйчжоу 13 октября 1925 г.

Я познакомился с ним год тому назад, возвращаясь на пароходе с о. Вампу в Гуанчжоу. Китайцы обычно при первом знакомстве сдержанны. Он же просто, без церемоний подошел ко мне, заговорил и через какие-нибудь десять минут мы были друзьями.

Наша беседа не отличалась изысканностью. Он знал несколько слов по-английски и "хорошо", "нехорошо" — по-русски, я говорил немного по-китайски, но людям, связанным общностью дела, не требуется много слов. Они понимают друг друга и молча.

Позднее нам приходилось совместно обучать курсантов школы Вампу и солдат новой армии, встречаться и на банкетах и в боях.

Полковник Лю был хорош на учении, приятен в беседе, крепок в дружбе и красив в бою.

Он был кавалерист со всеми присущими представителям этого рода войск положительными качествами: подвижен, жизнерадостен, принимал молниеносные решения в бою и вел в атаку свою часть, как ураган.

Часто я любовался им и прочил ему славу великих полководцев. Я мечтал, что, когда национальная армия выйдет за пределы Гуандуна, он сменит непривычную для него пехоту на легкую конницу. Однако трудно предугадать судьбу человека.