Записки военного врача

В ряду непреложных обязанностей Бурденко во время войны были регулярные поездки на фронт с целью посещения различных медицинских учреждений, ознакомления с организацией лечения раненых. При этом он и его заместители, профессора С. С. Гирголав, В. Н. Шамов, В. С. Левит, крупные деятели хирургии, выступали перед своими младшими коллегами не только по теоретическим проблемам, но и наглядно делились своим опытом хирургического лечения, сами практически помогали многим тяжелораненым.

Еще задолго до приезда Н. Н. Бурденко на Калининский фронт знакомые врачи, работавшие ранее на Западном фронте и встречавшие там нашего главного, рассказывали с восхищением, как он заботится о людях, как поразительно много знает и умеет, как бесстрашен и неутомим.

— Он часто инспектировал госпитали нашего фронта и тыла, — говорила С. П. Позднякова, молодой врач, работавшая по комсомольской путевке в эвакогоспитале № 1502. — И не просто инспектировал — тут же лечил раненых и больных да заодно учил нас. Консультируя раненных в череп и позвоночник, он попутно объяснял нам, начинающим нейрохирургам, принципы диагностики, рекомендовал методы лечения, рассказывал об обширной палитре лечебных средств и путях их применения.

А организатор военной медицины еще со времен гражданской войны Д. Г. Оппенгейм, немало поработавший в здравоохранении, поведал мне о том, как в госпиталях, стоявших летом 1941 года в Калуге, Николай Нилович тут же, на ходу, провел семинар для врачей по вопросам военно-полевой хирургии. Знакомясь на месте с организацией хирургической помощи раненым, он делал клинические обходы, которые служили отличной школой для всего персонала. При случае он подавал пример мужества. Однажды, когда Бурденко выходил из госпиталя, началась бомбежка города вражеской авиацией. На улице оказались раненые, и он поспешил к ним на помощь, хотя кругом продолжали рваться бомбы.

Во время разговоров о главном хирурге все мы сожалели о том, что он давно потерял слух (видимо, то было последствие контузии) и потому общался с собеседником с помощью карандаша и бумаги, — сожалели и удивлялись, как он превозмог такое серьезное осложнение жизни.

Увы, нам еще не было ведомо тогда, что в начале войны Николай Нилович пережил инсульт (внезапно наступающее острое нарушение мозгового кровообращения), который парализовал у него центр речи.

Перелет из Москвы в Калинин, не слишком комфортабельный и не очень-то безопасный, благополучно остался позади. В 3 часа ночи главный хирург Красной Армии прибыл в эвакогоспиталь № 3829. Это был невысокий, плотный, подобранный человек в летах, которого стариком не назовешь. Глаза его за стеклами очков выглядели немного усталыми. Но, здороваясь, он приветливо улыбался.

Я весь был в напряжении, так боялся, что Николай Нилович окажется очень жестким. Но его улыбка тут же создала дружескую атмосферу.

Рядом с ним находился генерал-майор профессор Михаил Никифорович Ахутин, известный хирург в расцвете лет, который, по свидетельству начальника Главного военно-санитарного управления Вооруженных Сил Е. И. Смирнова, «более всего боялся остаться в тылу и всеми правдами и неправдами стремился попасть на фронт»[5]. Будучи в те дни главным хирургом одного из фронтов, он сопровождал Бурденко во время этой поездки как его помощник.

Представляя меня большому начальству, полковник медицинской службы М. И. Барсуков, руководивший госпитальной базой Калининского фронта, сообщил, что майор по его поручению подготовил записку о состоянии медицинской помощи на нашем фронте.

Ахутин живо заинтересовался, как работают армейские хирурги и особенно хирурги в медсанбатах и хирургических полевых подвижных госпиталях, и попросил предоставить ему возможность познакомиться с данными об этом. К вечеру Михаил Никифорович их получил.

На следующий день, в 11 часов, Бурденко и Ахутин стали осматривать госпиталь. Их сопровождали руководители санитарного управления фронта, в том числе профессор Г. П. Зайцев, и госпитальные ведущие хирурги. Начали мы со второго этажа, где находились тяжело раненные в крупные суставы и бедра, в грудную клетку и брюшную полость, в позвоночник и череп.

Я не раз читал и слышал до того, что Бурденко обладает уникальной проницательностью и по немногим признакам, порой уловимым только им, способен глубоко проникать в суть болезни, что он всегда точно формулирует диагноз и принципы лечения больных при первой же встрече. Так и произошло в нашем госпитале.

Заходим в палату, где среди ряда больных лежал тяжелораненый 30 лет, принявший какую-то необычную позу. Бурденко сразу направился к нему. Осмотрев этого раненого в считанные минуты, он написал в своем блокноте, передав его затем мне: «Здесь абсцесс мозга, в левой теменной области, побеседуйте с раненым и подайте его в операционную».

В каждой палате он поражал клинической логикой, порой совсем неожиданной для нас, устанавливал диагнозы, давал советы врачам, намечал раненых, которых будет оперировать сам, — это были самые сложные случаи в нашей практике.