Записки военного врача

— Двадцать седьмого февраля — шестая годовщина со дня кончины академика Ивана Петровича Павлова. До сих пор в этот день ученые и общественность Ленинграда всегда возлагали венки на могилу Павлова. И мы хотим, несмотря на фашистскую блокаду нашего Ленинграда, продолжать эту традицию. Мы надеемся на вас.

— Постараюсь, Александр Осипович!

Утром Мельник направился в Ботанический сад Академии наук. Путь дальний и по тому времени нелегкий. В оба конца — более десяти километров по сугробам.

Вот что рассказал Мельник, когда вернулся в госпиталь.

Ботанический сад разрушили гитлеровские бомбардировщики. Пятнадцатиметровая пальма, которая находилась в специально сооруженном здании, сейчас стояла мертвой среди груды железных обломков.

В одной из теплиц дымили печурки. По всей оранжерее на полках стояли горшочки с мелкими растениями. Здесь Мельник встретил закутанного в шерстяной платок мужчину с исхудавшим, почерневшим лицом и сказал, что ему нужен большой венок.

— Дорогой товарищ, — глухо ответил незнакомец, — цветов у нас нет с осени, да и зелени почти не осталось.

— Какая досада! Как же быть? — И Мельник рассказал, зачем госпиталю нужен такой венок.

— Подождите! — коротко сказал тогда мужчина и, шаркая стоптанными валенками, вышел из теплицы. Вернулся он минут через двадцать, неся в руках две большие пальмовые ветки и какие-то зеленые растения, напоминавшие папоротники.

— Венка нет, но из этих веток можно соорудить что-то наподобие венка.

Буквально на глазах ветка, украшенная зелеными листьями, превратилась в отличный венок.

— Поклонитесь, пожалуйста, и от нас могиле Ивана Петровича! — прощаясь, сказал незнакомец.

Это был ученый-садовод Николай Иванович Курнаков.

Через несколько часов Мельник добрался до госпиталя и торжественно протянул венок Ягунову.

— Теперь надо достать ленту. Шелковую! — потребовал начальник госпиталя. — И сделать надпись!

Но где достать черную ленту? Да еще шелковую!

Выручила медицинская сестра нашего отделения Клавдия Лобанова — принесла головной платок матери. Его разрезали. Получилась неплохая лента.

Достали и порошок золотистой бронзы. На ленте художник Сулимо-Самуйло сделал надпись:

          Академику
Ивану Петровичу Павлову
       от госпиталя 1012.

Утром 27 февраля шофер Николай Кварацхелия с трудом завел свою «Антилопу-гну», и мы поехали.

Невский проспект. Он пустынный — ни трамваев, ни троллейбусов. Редкие прохожие. Середина дома, где был Малый зал Филармонии, разрушена бомбой. Напротив выгоревшего Гостиного двора люди черпают воду из пожарного колодца. Вокруг него — толстая ледяная воронка.

Заснеженная Фонтанка. Аничков мост. Но какой? Нет привычных каждому ленинградцу бронзовых Клодтовых коней. Они где-то надежно укрыты от вражеских бомбардировок и обстрелов.

На углу Литовского проспекта и Разъезжей улицы горел большой дом. На снег падала гарь. Пожар охватил пятый этаж. Огонь бушевал. Жильцы молча выносили мебель на улицу.

У ворот Волкова кладбища и дальше все занесено снегом.

Сугробы.

Ни единой тропы.

Пять человек взялись за лопаты.

По очереди, сменяя друг друга, рыли узкую траншейку. Работа продвигалась медленно — снег слежался, плотный.

Вот и могила И. П. Павлова.

Гранитное надгробие под белым покрывалом снега.

Отрыли лопатами. Обмели. Под барельефом скромная надпись:

     ПАВЛОВ
Иван Петрович
    1849–1936

Мы возложили венок и минутой молчания почтили память великого ученого.

«Отфевралило»

тшумел февраль своими метелями, полностью оправдав свой нрав — самого снежного месяца. «Отфевралило», по выражению нашего дворника Семеныча.

Земля еще покрыта снегом, но он уже поубавился и начал голубеть. Дрогнуло царство зимы.

Весна побеждает!

С каждым днем все раньше показывается солнце. Искрометный снег сияет нестерпимым блеском. Свет и снег. Куда ни посмотри — глазам невмочь. Те ясные дни конца февраля, которые тонкий знаток природы М. М. Пришвин называл весной света.

Начался март. Первый весенний месяц. Утро года. С карнизов свисают последние льдинки-сосульки. Они плачут, срываются и с хрустальным звоном разбиваются о снежный наст.

С перестуком падает капель, вымывая в зернистом снегу аккуратные лунки.

А небо — нежно-лиловое.

На улицах взъерошенные воробьи. Суетятся, щебечут, перекликаются.

В начале марта с Финляндского вокзала уходил последний эшелон Ленинградского университета. Мы тепло прощались с нашими друзьями, которые, не жалея времени и сил, помогали в лечении раненых.

Путь университета — на Волгу, в Саратов. А отдела редких книг и рукописей — в Елабугу.

Среди уезжающих нет моих знакомцев из научной библиотеки. Они остались работать в блокадном Ленинграде.

Вокзал изуродован бомбежками и снарядами. Вагонов в составе меньше обычного. Укороченный поезд покидает Ленинград…

Шли дни. Из них складывались недели, месяцы, Вот уже и полгода набежало. За это время мы многому научились. Наша учеба дала свои плоды. Врачи различных специальностей: терапевты, педиатры, фтизиатры — успешно осваивали хирургическую подготовку и неплохо справлялись с лечением хирургических больных.