Записки военного врача

Объем оборонительных сооружений большой, сроки короткие. Дорог каждый час. Все взялись за лопаты, кирки, ломы. Полосовали землю окопами, ходами сообщения, противотанковыми рвами.

Одновременно строили доты, дзоты, блиндажи, бетонированные пулеметные точки.

Над деревней Сашино, где расположилась санитарная часть батальона, догорал теплый июльский день. С командиром батальона старшим лейтенантом М. С. Бондаренко мы возвращаемся из деревни Низино. Навстречу, поднимая облако пыли, с пастбищ бредет стадо коров и коз. У настежь открытых ворот их ждут женщины.

Вокруг запах вскопанной земли, недавно скошенной травы.

На лес, кустарники и цветы ложится вечерняя заря. Розовеют верхушки берез, а голоствольные сосны — оранжевые. В окнах колхозных домов — золотые блики.

Простор, ширь и теплота русской природы. Все светлое и ясное. И подумалось: как будто нет войны. А над мирной деревней, полем и рощицей небо утюжит фашистский стервятник. Враг в районе Луги, рвется к Ленинграду.

Возле двух дотов бойцы рубят лес, готовя сектор для артиллерийского обстрела.

Несколько человек трудятся у подножия мощного и высокого дуба. Сколько лет стоял он здесь в одиноком раздумье? Он и сейчас стоит величаво, спокойно, вопреки своей трагической судьбе, будто ему предстоит жить еще долгие годы.

— Берегись! — слышен громкий предостерегающий окрик, и могучее старое дерево с треском обрушивается на землю.

На лужайке, поставив винтовки в пирамиды, отдыхала группа бойцов нашего батальона. Среди них стоял юноша, невысокий и стройный, почти мальчик. С черной шевелюрой, с темными, но по возрасту задумчивыми глазами.

— Кто это? — спрашиваю командира батальона.

— Испанец. Зовут Эулохио. Рекомендую познакомиться. Судьба его заслуживает внимания.

Я подошел ближе. Смотрю — знакомое лицо. Где-то я его видел. Это точно. Но где и когда? Вспомнить не могу. Меня охватывает досадное ощущение: вот-вот, вертится на языке. Недостает какой-то детали, толчка в памяти.

И вдруг испанец порывисто проводит по лбу красным платком — жарко! Вот она, деталь! Вспомнил!

Месяц назад, в солнечный июльский день, сдав в Балтийское пароходство мореходную книжку, я направился в приемный пункт Октябрьского райвоенкомата.

В вестибюле длинная очередь людей самых разных возрастов. Накурено, шумно и душно. Но тут нет призванных и мобилизованных — ленинградцы добровольцами записываются в народное ополчение.

Подошел мой черед.

Я получил направление в 264-й ОПАБ — отдельный пулеметно-артиллерийский батальон, и в это время в комнату, минуя очередь добровольцев, не вошла, а прямо-таки вбежала шумная группа подростков.

«Кто здесь главный начальник?» — громко спросил один из них и быстро провел по лбу красным платком.

«Я начальник пункта», — ответил седовласый полковник, глядя на вошедших из-под очков.

Прерывающимся от волнения голосом, с заметным акцентом, юноши начали просить полковника, чтобы их приняли в армию народного ополчения.

Как выяснилось, это были воспитанники Дома испанской молодежи в Ленинграде. Многие из них еще не достигли призывного возраста.

«Нельзя, дорогие товарищи, — мягко возразил полковник. — Не имеем права брать в армию несовершеннолетних».

«А мы имеем право драться с фашистами! — рванулся к столу черноволосый доброволец. — Вдвойне! У нас две Родины — Испания и Россия!» И юноша снова провел по лбу красным платком.

Что ответили молодым испанцам, узнать мне тогда не пришлось — я очень спешил. В моем распоряжении было всего час сорок минут: из райвоенкомата я вышел в четырнадцать часов пятнадцать минут, имея предписание явиться в батальон в шестнадцать ноль-ноль. А надо успеть зайти на службу, в партком, домой за личными вещами.

И вот, кажется, один из этих испанцев стоит передо мной. Будучи судовым врачом теплохода «Сибирь», я встречался с бойцами героической республиканской Испании, которые направлялись в Москву. Я знал испанский достаточно, чтобы спросить:

— Де донде вьенес, камарада?[2]

— Де Астуриас, хефе![3] — бросился ко мне юноша, услышав родную речь. Я не ошибся, это был тот самый паренек из Дома испанской молодежи.

— Сколько же тебе лет? — перейдя на русский язык, спросил я.

— Шестнадцать!

— Значит, ты теперь испанский боец народного ополчения Советского Союза?

— Нет, товарищ начальник, — задумчиво ответил Гонсалес. — Советский Союз — моя вторая Родина! И я боец второй Родины!

Испанец был ординарцем начальника штаба батальона. Он родился в Астурии, в семье железнодорожника, отец погиб в первые месяцы борьбы против испанских мятежников.

В ожесточенных боях с превосходящими силами врага испанская народная армия отступила в город Хихон. Он был блокирован с суши и моря. А в городе скопилось много ребят — детей горняков, шахтеров, металлургов, крестьян и служащих. Среди них находился и Гонсалес.