Записки жандарма

При ударе снаряда обо что-либо, грузик ломал трубочку, и находившаяся в ней кислота, действуя на гремучую ртуть и начинку малой коробки, давала взрыв. Железные стружки и гвозди действовали как картечь. Политехник был застигнут за сборкой снаряда; он уже успел залить парафином два детонатора и работал над третьим. Пикриновая кислота оказалась тем препаратом, который он купил вечером в аптечном складе.

Не явись мы на обыск той ночью, снаряды были бы заряжены и вынесены из лаборатории. Судьба!

Хозяином лаборатории оказался студент Киевского политехнического института, член местной организации партии социалистов-революционеров Скляренко[130].

Система снарядов, их состав, все содержимое лаборатории указывало на серьезную постановку предприятия. Ясно было, что это не является делом местного комитета. И как только Департамент полиции получил нашу телеграмму об аресте лаборатории, он немедленно прислал к нам Медникова. Зная хорошо последнего, я был удивлен той тревоге, с которой он рассматривал все найденное по обыску. Он был какой-то странный, очень сдержанно относился к нашему успеху и как будто чего-то боялся и чего-то недоговаривал.

Та лаборатория была поставлена в Киеве не без участия Азефа. Дело это было вынесено на суд, и Скляренко был присужден к нескольким годам каторжных работ.

* * *

Нам, можно сказать, везло. Кругом террор, у нас же никого еще не убили. Пока мы счастливо предупреждаем все козни революционеров, но чувствуем себя как на вулкане. Нервы напряжены до крайности. Со всех сторон тревожные сведения. Относительно себя уже просто надоело получать угрожающие или предупреждающие об опасности письма. Еще не так давно я получил подобное письмо от Гуровича. Он приехал в Киев повидаться со своим новым департаментским сотрудником. Заведение Департаментом сотрудников в провинции при наличности местных розыскных органов и потихоньку от них было большой ошибкой, до известной степени политическим развратом, и способствовало только провокации сотрудников на манер Азефа. Этот порядок, при котором Департамент из начальствующего органа сам нисходил на степень исполнителя, мог привиться только при невежестве Макарова.

Уезжая, Гурович написал мне письмо, в котором сообщал, что киевский эсеровский комитет, ввиду разнесшегося слуха о моем переводе в Москву, решил не выпускать меня живым из Киева. Эту фразу Гурович дважды подчеркнул в письме и советовал мне быть осторожнее.

Вскоре после этого я получил по городской почте письмо, подписанное Карпенко, в котором автор советовал мне уехать скорее из Киева ввиду готовящегося на меня покушения. А немного спустя произошло затем и следующее.

Был я однажды ночью на свидании на конспиративной квартире. Сижу я в кресле, а напротив сотрудник из рабочих – Руденко. Нас разделяет маленький стол, на нем два стакана чаю.

Вскоре после моего приезда в Киев Руденко был привлечен к дознанию при жандармском управлении, дал откровенное показание и пожелал сотрудничать. Его прислали ко мне, и он вновь сделал то же самое предложение. Я принял это предложение, и когда управление освободило его, он стал давать кое-какие сведения. Между тем рабочие узнали об откровенном показании Руденко, узнали, что он выдал несколько человек, и решили убить его. Он прибежал ко мне и со слезами просил спасти его.

Переговоривши кое с кем, удалось добиться, что Руденко был совершенно реабилитирован в организации и продолжал работать. Одним словом, отделение его спасло; не будь нас, он был бы убит. С выдававшими на дознаниях на юге разделывались просто.

Прошло с тех пор полтора года. Руденко время от времени давал сведения и теперь уже третий раз вызывал меня на свидание. Он в большевистской организации. Там формируются боевые группы, какие-то пятерки, началось обучение стрельбе из револьверов. Неделю тому назад он звал меня поехать с ним на Лукьяновку, где было назначено свидание боевой группы. Но мне что-то не понравилось в его предложении, и я ответил, что мы поедем в другой раз. Посланные для проверки филеры никаких рабочих не видели.

Уже с полчаса мы беседовали с Руденко, хотелось спать, но все-таки я делал какие-то заметки в книжку. Вдруг вижу, мой собеседник вынул откуда-то браунинг и навел его на меня в упор. У меня как-то сразу отяжелели и похолодели ноги. Инстинктивно я протянул руку, сжал револьвер и, отведя его в сторону, выдавил из рук Руденко. Теперь меня бросило в жар. Руденко смотрел смущенно, пытался улыбаться, но это выходило криво. Спрашиваю: «Что это?» Отвечает, что это ему выдано из боевой организации для практики. Рассматриваю пистолет – щеки отвинчены, номера спилены, выгравирована какая-то надпись; все как следует, когда идут на убийство. В мозгу сверлит – по мою душу.

Мы молчали. Я посмотрел на него внимательно, он опустил глаза. Неловко. Я позвонил, вошел мой служащий.

– Проводите сотрудника и больше его сюда не пускайте, – сказал я ему. – А вы, Руденко, забудьте, что мы были знакомы, забудьте и дорогу сюда. Это будет лучше для вас.