Записные книжки

– Да Александру Македонскому, что ли… – отвечает солдат[23].

(Слышано от Дмитриева.)

* * *

Два приятеля после долгой разлуки.

Первый: Да, любезнейший, много на веку своем пришлось мне видеть и много вынести. Посмотри, какова шея моя! Что ты на это скажешь?

Другой: Что же, ты эти раны получил на войне или на поединке?

Первый: Нет, от золотухи.

* * *

От слова заговор вышло слово заговорщик. Почему же от слова разговор не вывести слова разговорщик? Говорун — не то; собеседник — как-то неуместно важно.

* * *

NN говорит, что жизнь слишком коротка, чтобы иметь дело до X. или завести с ним разговор. Нужен, иной раз, битый час, чтобы растолковать ему то, что другой поймет в две минуты. У него слишком медленное и тугое пищеварение головы.

* * *

Ф. не косноязычен, а косноумен. У него мысль заикается, но с некоторым терпением можно иногда дождаться от него и путного слова.

* * *

«Как трудно с жизнью справиться, – говорила молодая ***. – Счастье законное, тихое, благоверное неминуемо засыпает в скуке. Счастье бурное, несколько порочное, рано или поздно кончается недочетами, разочарованием, горькими последствиями».

* * *

В одно из минувших царствований, некто (должно заметить, плотная и дородная личность) говорил: «Государь отменно благоволил ко мне. Вот еще на днях, на многолюдном бале, я имел счастье стоять близко позади его, он обернулся ко мне и изволил сказать: “От тебя пышет как от печки”». Другой перетолковал бы эти слова таким образом: здесь и так тесно и душно, а ты меня еще подпариваешь; нельзя ли сделать одолжение и убраться подалее? Но мой приятель имел способность смотреть на всё с выгодной ему стороны. Он недели две с самодовольством развозил по городу слова, сказанные государем.

Вообще он был благополучного сложения по плоти и по духу, в житейском и нравственном отношении. Комнаты его в Петербурге выходили на солнце, и, кажется, светило оно чаще на улице его, нежели на других. На улице его – вечный праздник, в доме – вечное торжество торжеств. На окнах стояли горшки с пышными, благоуханными цветами; на стенах висели клетки с разными певчими птицами; в комнатах раздавался бой стенных часов со звонкими курантами. Одним словом, всё было у него светозарно, оглушительно, охмелительно. Сам, посреди этого сияния, этой роскошной растительности и певучести, выставлял он румяное, радостное лицо, лицо, расцветающее как махровый красный пион и заливающееся как канарейка. Мне всегда ужасно было завидно смотреть на праздничную эту обстановку.

Впрочем, мне никогда не случалось завидовать умным людям, зависть забирает меня только при виде счастливой глупости.

* * *

Есть люди, которые переплывают жизнь; еще есть люди, которые просто в ней купаются. К этому разряду принадлежат преимущественно дураки. Одним приходится выбирать удобные места для плавания, бороться с волнами, бодро и ловко действовать мышцами. Другие сидят себе спокойно по уши в глупости своей. Им и горя нет: им всегда свежо.

* * *

ВАРШАВСКИЕ РАССКАЗЫ

Летом в окрестностях Варшавы молодые барыни катались на лодке по большому озеру. Лодка покачнулась, и дамы попадали в воду. Англичанин, влюбленный в одну из них, увидев беду, тотчас кинулся с берега в озеро, нырнул и вытащил барыню, но, заметив, что это была не возлюбленная его, бросил ее опять в воду и нырнул еще раз, чтобы спасти настоящую.

* * *

Старик К., добросердечный и нежный муж, но слабопамятный отец, бывало, спрашивал жену свою: «Скажи мне, пожалуйста, моя милая, кто же отец нашего меньшого сына? Я никак припомнить не могу». А в другой раз: «У меня вовсе из памяти вышло, как зовут отца нашего второго сына», и т.д.

* * *

Когда маршал Даву командовал французскими войсками и проконсульствовал в Варшаве, он не раз требовал от городского начальства, чтобы в назначенном месте наведен был мост через Вислу. То за одним, то за другим предлогом откладывали исполнение приказания. Наконец маршал призвал к себе главу города и сказал ему: «Если послезавтра, в 12 часов пополудни, моста на Висле не будет, вы перейдете через нее, как она есть, на другой берег». Не слышно было, чтобы глава города подверг себя простуде после такой прогулки.

* * *

На сейме, в царствование Станислава Понятовского, один нунций предложил собранию присудить начальнику почтового ведомства народную награду.

– По какому поводу и за что? – спросили разом несколько голосов.

– А за то, – отвечал нунций, – что каждый, расширивший пределы государства, заслуживает благодарности сограждан: доныне от Варшавы до границы считалось столько-то миль; при новом управлении теперь взимают с нас прогонных денег на двадцать миль более.

* * *