Записные книжки. Воспоминания

Но высшие эшелоны власти эта обнаженная позиция не устраивает. Им нужно, чтобы машина продолжала работать. Это не получается, если одновременно кричать «караул!», как товарищ Мельников и другие.

Вообще же выбор сейчас у нас задан не между партийными и беспартийными (чего не понимают на Западе). Общественные лидеры в большинстве своем партийцы: Юрий Афанасьев, Коротич, Черниченко и т. д. Водораздел проходит между обществом и аппаратом. Очень существенно, что тайну потерянного авторитета уже выговорили словами, вслух, и «Правда» печатает на этот счет озабоченные размышления читателей.

29. IV 89

По поводу предыдущей записи С. сказал, что я не права – на самом деле Горбачев доволен случившимся, так как для него это единственная возможность избавиться от партийной мафии.

Возможно. Но область произносимого вслух стремительно расширяется, с каждым днем. По ходу ленинградских трехдневных телевизионных дебатов кандидатов в депутаты между прочим было сказано, что марксизм-ленинизм довел страну до катастрофы; что наше высшее руководство несостоятельно; что Политбюро (не говоря уже об обкомах) – незаконная организация, поскольку ни в какой конституции не записано, что Политбюро должно управлять государством; что Лигачев, так же как Романов и Соломенцев, принимал участие в темных сделках, поэтому кандидат в депутаты Иванов не хочет состоять с ними в одной партии и предлагает им эту партию покинуть.

Опаснее же всего были высказывания на тему, что надо брать власть, ибо никто не отдает власть добровольно.

Словом, наверхустоящим есть отчего испугаться.

«Вся власть советам!» – лозунг, задуманный как очередное косметическое мероприятие, вдруг угрожает реальностью.

А куда деть Политбюро, которое решало и решает все насущные государственные вопросы?

Боевая часть съезда, вероятно, окажется в меньшинстве, и до схватки за власть дело не дойдет. Думающих утопят в гуще серых и боящихся потерять место под солнцем.

16. V 89

В статье «О гении и злодействе, о бабе и всероссийском масштабе» Жолковский описывает творчество Маяковского как поэтику хамства, насилия, доходящей до садизма жестокости и поклонения полицейскому государству. Он страницами убедительно перечисляет соответствующие этим категориям слова и словосочетания.

Мимоходом Жолковский упоминает концепцию Якобсона: «Грандиозная любовь поэта, его собственная гигантская личность, его мечты о прекрасном будущем (человечества, человека, пролетариата, искусства) разбиваются о косность земного существования». Но концепция эта не влияет на дальнейшие размышления Жолковского.

Он не заметил, что Маяковский романтик, со всеми основными признаками – с гипертрофией лирического Я, с конфликтом между непризнанным поэтом и толпой, с противостоянием высокой любви низменным вожделениям.

Маяковский – это романтическая модель в хамской ее разновидности.

18. VIII 89

Даже когда меня уже выдвинули на присуждение Государственной премии, я была уверена, что не получу ее, так как не принадлежу к типу людей, получающих премии. Но я попала как раз в очередной социальный расклад, который оказался сильнее типологии.

20. VIII 89

Евреям, участвующим в русском культурном процессе, иудаизм присущ в разных дозах. От напряженного национального самосознания до ассимилированности, более или менее полной.

Сильная еврейская окраска в прозе Бабеля.

Сложно обстоит с Мандельштамом. Мандельштам мыслил культурами. Иудаизм для него одна из культур (как и католичество, лютеранство), но она на особом положении личного, интимного опыта, уходящего корнями в младенчество. В «Шуме времени» – хаос иудейский, или строки:

И над матерью звенели
Голоса израильтян.
Я проснулся в колыбели —
Черным солнцем осиян.

Так еврейское начало сознания, переплетаясь с другими, оказывается формотворческим. В других психологических комбинациях оно деструктивно. Еврей с установкой на тотальную ассимиляцию переживает порой свое происхождение как обузу и помеху. Он стесняется.

К этому типу принадлежал Пастернак. У него был еврейский комплекс (у Кафки тоже) – разновидность комплекса неполноценности, распаляемый антисемитизмом, самым победоносным, не только фактическим, но и психологическим врагом ассимиляции.

Пастернак, с его сквозной темой самоуничижения, отрицания себя и своего творчества, страдал своего рода мазохизмом, навязчивым чувством вины. Вероятно, каким-то сложным образом это переживание сочеталось с тайным чувством собственной ценности, неизбежным у большого созидателя ценностей объективных.

Непроходимая путаница… Он был убежден, что ассимиляция не только необходимость, но совершившийся психологический факт. Но на антисемитизм он отвечал не гордостью или злобой, а реакцией первородной вины, неполноценности, неудостоенности.