Рубен встал и подошел к окну, ощущая потребность быть как можно ближе к какому-то другому месту. У него звенело в здоровом ухе, и он никак не мог понять, почему звенит. Словно бы через длинный туннель он услышал самого себя:
— Прости, Тревор. Не уверен, что я достаточно велик, чтобы совершить нечто подобное.
Лицо Тревора сморщилось от огорчения. Кошка спрыгнула с его колен и побежала обратно на кухню.
— Вы даже не хотите знать, что ей нужно?
«Вкуса побольше в выборе мужчин», — подумал Рубен, но, разумеется, не произнес этого.
— Было бы, вероятно, лучше, если бы мы поговорили о чем-то другом.
Тревор пожал плечами.
— Я больше ни о чем говорить не собирался.
— Расскажи мне подробнее про то, что ты раньше сказал. Ты сказал, она прогнала его.
Мальчик опять пожал плечами.
— А чего тут говорить-то. Они всю дорогу собачились. Пару дней назад она велела ему убираться. Он и убрался. Думается, мне пора домой.
— Я тебя отвезу.
— Не-а. У меня там велик.
— Никаких забот. Поставим его на верхний багажник.
— Годится. Мне нужно попрощаться с Мисс Лайзой.
До дома Арлин они ехали молча.
Почему он предложил подвезти мальчика домой? Этот вопрос Рубен задавал себе на всем пути. Если он и в самом деле не желал ее видеть (а он в самом деле не желал), почему не дал Тревору крутить педали до дома, как тот все время делал?
Хотелось спросить Тревора, дома ли его мать или на работе, просто, чтобы быть как-то готовым, но не смог заставить себя произнести эти слова.
Он остановил машину на противоположной стороне улицы. Ее машины возле дома не было. Окатила волна облегчения и огорчения, одно боролось с другим, превращая Рубена в прискорбное поле битвы.
Он заглушил мотор, с минуту они сидели тихо, прислушиваясь к странным, попеременным звукам, похожим на череду мелких автоаварий. Доносились они, похоже, откуда-то поблизости.
— Интересно, что это, — рассеянно произнес Рубен. Особого в себе желания уехать он уже не ощущал.
— Я посмотрю. — Тревор вылез из машины, оставив пассажирскую дверцу открытой, и прошел несколько шагов. Остановился напротив дорожки к своему дому, засунув руки в карманы. Потом вернулся и снова уселся в машине рядом с Рубеном.
— Это мама. Бейсбольной битой разносит к чертям собачьим этот грузовик.
Холодное оцепенение обволокло Рубена до самого нутра. Вновь зазвенело в ухе, и на этот раз он слышал, как бешено разносится по голове его же собственная кровь, звуча будто океан в раковине.
— Я думал, ее нет дома.
— Да нет, дома.
— Машины здесь нет.
— Поломалась. Теперь ей надо на работу на автобусе ездить. Думаю, оттого-то она и бесится так на грузовик. Ей все еще надо платить за него. А теперь она должна на автобусе добираться на две работы. Ей пришлось вернуться на ночную в «Лэйзер Лаундж».
— С тех пор, как она прогнала твоего отца?
— Нет. С самого начала. Он, по правде-то, никогда много не зарабатывал или еще что. — Лязгающие металлические звуки ударов Арлин перемежались с их разговором и их молчанием. — А ведь это еще и моя бита. Е! Теперь, какой она была, ей не бывать.
«Жаль, у меня то же самое не получится», — подумал Рубен. От осознания, как много чувств он должен выпустить на волю, у него зудело тело, а душу охватывала запальчивость.
— Ты хочешь, чтобы я ей новую машину преподнес, в этом дело?
— Нет. Дело не в этом.
— Хочешь, чтобы я подвозил ее с работы домой в три часа утра? Думается, в такое время опасно ездить в автобусе.
— Не думаю, что автобусы вообще ходят в такую поздноту. Да нет, Гарри, бармен, привозит ее домой.
Блямц. Блямц. Все время удары приходятся по металлу. Никакого звона разбитых стекол. Рубен постарался вспомнить, оставались ли на грузовике хоть какие-то стекла.
— Тогда что же?
— Что — что же? — Тревора, похоже, тоже лязганье отвлекло.
— Что же тогда нужно твоей маме, что только я могу сделать?
— Вы? Дайте ей еще один шанс. Она понимает, что на самом деле напортачила. Теперь она это понимает. У нее такого полно. Напортаченного. Знаете, вроде как видит вещь хорошую и вещь плохую — и берет плохую. Не по глупости. Она понимает. Я не знаю, почему она так делает, если понимает. Просто она так делает. Говорит, что вы ее никогда не простите. Только я разумею, что вы смогли бы. Это было бы великое дело. Но вы смогли бы. Если захотели бы сделать что-то по правде большое. Для кого-то. Я про то, что помню, как вы меня спросили однажды, как делается что-то по правде большое. Помните? А я сказал, мол, просто надо вокруг посмотреть. И найти кого-то, кому нужно что-то. Вот, ей и нужно. Нужно что-то. Просто я думал, вам захочется узнать.
Все внутри машины звенело от отсутствия слов. Лязгающие удары продолжались снаружи. Рубен слышал дыхание Тревора. Ему хотелось обнять мальчика, потому что он тосковал по нему, но — никакого движения.
— Мне жаль, Тревор. Не могу.
— Ладно.
— Сожалею.
— Ладно. Мама говорила, что вы так скажете.
— Ты обсуждал с ней это?
— Не то чтобы прямо. Просто она сказала, что вы расстроены и никогда ее не простите. А я сказал, что она должна спросить. Но не спросит, потому как знает, что вы просто ответите «нет». Вот я и спросил.