— Аскольдик! — завопил истерзанный Веня, — очнись же! Мы в чужой, враждебной стране! Она только с виду такая расслабленная и приветливая! Попробуй не оплатить счёт или украсть грошовый сувенир, сразу узнаешь, почём фунт лиха! Нажирайся в своей Малаховке! Пожалуйста! Слова тебе дурного не скажу! Но мы не в Малаховке, мы в Равенне! Тебя уже ноги, забулдыгу, не держат, а ты ещё порываешься начудить!
— Нежный утвердительно кивнул головой, мол, как же это так, выпить, да не почудить. Веня в отместку залез в карман к научному руководителю, выудил сотню евро и беззастенчиво её присвоил. Как Курочкин тащил профессора из Равенны до гостиницы в Римини, чернилами описать невозможно, понадобится кровь, но стоило аспиранту отвлечься, как Нежный пропал. Ночью Веничка проснулся от ёрзания ключа по замочной скважине. Курочкин взглянул на часы, стрелки окопались на трёх часах ночи. Через пять минут битвы с замком в номер ввалился пьяный в дым Аскольд Андреевич. Под левым глазом у него зловеще отливал фингал, рубашка и брюки были залиты кровью, а правая щека покрылась сетью царапин, как будто профессора долго возили мордой по асфальту.
— Красавец, — оценил Курочкин, — этим всё и должно было закончиться.
— Я ему тоже врезал, — Нежный показал аспиранту большой палец правой руки, — будьте добры, Вениамин, посмотрите, пожалуйста, я его кажется, выбил.
— И смотреть не буду! — застонал Курочкин, — вас вздули как маменькиного сынка и, конечно, ни о каком сопротивлении не могло быть и речи!
— Не скажите. Я в него карманными часами кинулся.
— Аскольд Андреевич побродил по номеру, прикладывая носовой платок к ссадинам, и разразился прочувственной речью обличающей существующий миропорядок.
— Но ведь именно государство толкает людей к употреблению алкоголя, — глубоко копнул Нежный, — оно, по сути, виновато.
— Да уж, — согласился Веня, — весьма уместное замечание. Особо мудро выглядят такие провидческие слова, когда льются из разбитой рожи.
— Погоди, — Аскольд Андреевич присосался к винному пакету, — любое государство, если действительно хочет, может в течение месяца решить проблему алкоголизма.
— Каким образом? — зевнул Курочкин.
— Не устраивать смехотворных сухих законов и не повышать цену на алкоголь, а бросить всю пропаганду против зелёного змея. Представляешь, что будет, если пиарщики всех стран бросят свои силы на борьбу со спиртным?
— Не представляю.
— Напрасно! — глаза Нежного вспыхнули как костры гуннов вокруг осаждённого Рима, — власть имущим выгодно, чтобы его вассалы беспробудно бухали!
— А ты не пей, — возразил Веня, — воткни осиновый кол власть имущим куда надо. Я же не пью.
— Сорвёшься, — пообещал Аскольд Андреевич, — рано или поздно запьёшь. И будешь такой же пьяный, грязный и избитый обвинять человечество в своих бедах.
— Не сорвусь.
— Сорвё-ё-ё-ёшься, — каркнул Нежный, — куда ты денешься. Посмотри любой канал нашего телевидения — там бутылка мелькает каждые пять минут.
— А ты не смотри наше телевидение, — посоветовал Веня.
— А по чужому то же самое, — обличил мировую общественность Аскольд Андреевич, — мир состоит из пастухов, овчарок и баранов. Поэтому PR овчарки, науськанные пастухами, навязывают стиль поведения своим баранам. А как их зовут: Ваня, Джон, Франсуа или Паоло, без разницы.
— Ты здесь много пьяных итальянцев видел?
— Ни одного, — вздохнул Нежный, — зато немцы и англичане не хуже наших трескают.
— Курочкин демонстративно отвернулся к стене, давая понять, что разговор окончен. Но алкогольный адреналин бурлил по сосудам Нежного и требовал мишеней, жертв и разоблачений.
— Веня, вы жалкий представитель офисного планктона с его мелочностью, расчётливостью, отсутствием размаха, страстей и кругом интересов, сводящихся к покупке статусного автомобиля.
— А вы, Аскольд Андреевич, — повернулся к профессору Веня, — пример так называемой советской интеллигенции. Вы пьёте до усрачки, но считаете себя солью земли, изрекаете высокие истины, но при этом едва ворочаете языком, хотя единственное на что вы способны — это вымирать как динозавры.
— Лучше быть пьяным Коперником, чем трезвым кабатчиком, — заметил Нежный.
— Лучше быть трезвой аскаридой, чем пьяной, — не согласился Курочкин, — а мы с вами аскариды, Аскольд Андреевич, а не Коперники.
— Я не аскарида! — зашумел Нежный, — я гениальный, уникальный, замечательный…
— Алкаш, — договорил Веня.
— Вениамин, — дёрнул бровью Аскольд Андреевич, — я бы вызвал вас на интеллектуальную дуэль, но, боюсь, что вы безоружны.
— Где уж нам.
— Вот скажите, Вениамин, разве посредственный человек вроде вас может создавать такие метафоры как я?
— Какие ещё метафоры?
— Бутылка опустела и отлетела в сторону как использованная гильза. Вино неслось по жилам как разлившаяся река, неся с собой смуту, бедствия и разрушения. По-моему, недурственно.
— Опять алкоголическая тема! — окрысился Курочкин.
— И тем не менее.