В музеях Рима много статуй,Нерон, Тиберий, Клавдий, Тит,Любой разбойный императорКлассический имеет вид.Любой из них, твердя о правде,Был жаждой крови обуян,Выкуривал британцев Клавдий,Армению терзал Траян.Не помня давнего разгула,На мрамор римляне глядятИ только тощим КалигулойПугают маленьких ребят.Лихой кавалерист пред РимомИ перед миром виноват:Как он посмел конем любимымПополнить барственный сенат?Оклеветали Калигýлу —Когда он свой декрет изрек,Лошадка даже не лягнулаСвоих испуганных коллег.Простят тому, кто мягко стелет,На розги розы класть готов,Но никогда не стерпит челядь,Чтоб высекли без громких слов.
«Когда зима, берясь за дело…»
Когда зима, берясь за дело,Земли увечья, рвань и гнойВдруг прикрывает очень белойНепогрешимой пеленой,Мы радуемся, как обновке,Нам, простофилям, невдомек,Что это старые уловки,Что снег на боковую лег,Что спишут первые метелиНе только упраздненный лист,Но всё, чем жили мы в апреле,Чему восторженно клялись.Хитро придумано, признаться,Чтоб хорошо сучилась нить,Поспешной сменой декорацийГлаза от мыслей отучить.
Последняя любовь
Календарей для сердца нет,Всё отдано судьбе на милость.Так с Тютчевым на склоне летТо необычное случилось[212],О чем писал он наугад,Когда был влюбчив, легкомыслен,Когда, исправный дипломат,Был к хаоса жрецам причислен.Он знал и молодым, что страстьНе треск, не звезды фейерверка,А молчаливая напасть,Что жаждет сердце исковеркать,Но лишь поздней, устав искать,На хаос наглядевшись вдосталь,Узнал, что значит умиратьНе поэтически, а просто.Его последняя любовьБыла единственной, быть может.Уже скудела в жилах кровь[213]И день положенный был прожит.Впервые он узнал разор,И нежность оказалась внове…И самый важный разговорВдруг оборвался на полслове.
Старость
1. «Всё призрачно, и свет ее неярок…»
Всё призрачно, и свет ее неярок.Идти мне некуда. Молчит беда.Чужих небес нечаянный подарок,Любовь моя, вечерняя звезда!Бесцельная, и увести не может.Я знаю всё, я ничего не жду.Но долгий день был не напрасно прожит —Я разглядел вечернюю звезду.
2. «Молодому кажется, что в старости…»
Молодому кажется, что в старостиРасступаются густые заросли,Всё измерено, давно погашено,Не пойти ни вброд, ни врукопашную,Любит поворчать, и тем не менееОн дошел до точки примирения.Всё не так. В моем проклятом возрастеКарты розданы, но нет уж козыря,Страсть грызет и требует по-прежнему,Подгоняет сердце, будто не жил я,И хотя уже готовы вынести,Хватит на двоих непримиримости,Бьешься, и не только с истуканами,Сам с собой.Еще удар — под занавес.