Читаем Запомни и живи полностью

Запомни и живи

Ветер летит и стенает.Только ветер. Слышишь — пора!..Отрекаюсь, трижды отрекаюсьОт всего, чем я жил вчера.От того, кто мнился в земной пустыне,В легких сквозил облаках,От того, чье одно только имяВрачевало сны и века.Это не трепет воскрылий Архангела,Не Господь-Саваоф гремит —Это плачет земля многопамятнаяНад своими лихими детьми.Сон отснился. Взыграло жестокое утро,Души пустыри оголя.О, как небо чуждо и пусто!Как черна родная земля!Вот мы сами и паства, и пастырь.Только земля нам осталась —На ней ведь любить, рожать, умирать,Трудным плугом, а после могильным заступомЕе черную грудь взрезать.Золотые взломаны двери.С тайны снята печать.Принимаю твой крест, безверье,Чтобы снова и снова алкать!Припадаю, лобзаю черную землю.О, как кратки часы бытия!Мать моя, светлая, бренная,Ты моя! ты моя! ты моя!

Коктебель, январь 1920

«За то, что губы мои черны от жажды…»　

За то, что губы мои черны от жажды,　А живой воды не найти,　За то, что я жадно пытаю каждого —　Не знает ли он пути,　За то, что в душе моей смута,　За то, что слеп я, хваля и кляня, —　Назовут меня люди отступником　И отступятся от меня.　Я не плачу, я иду путем тяжелым,　И разве моя вина,　Если я жив и молод,А за кладбúщем весна?О, как быстро прирастают к телу ризы,Я с ними сдираю живую плоть.Родное дитя изгоняю úз дому,Себя хочу обороть.Уверовав — вновь отвергну,Не остудив тоски,Ибо все небожители смертны,Все пути — тупики.Но жизни живой не предам вовеки,И, когда от нее уйду,На могиле моей бездумные детиПервый подснежник найдут.

Коктебель, февраль 1920

«Мои стихи не исповедь певца…»

Мои стихи не исповедь певца,Не повесть о любви высокого поэта —Так звучат тяжелые сердца,Тронутые ветром.Я не резвился с музами в апреля навечерия,Не срывал Геликона доцветающих роз,Лиру разбил о камень севера,Косматым руном оброс.На развалинах мира молчи,Пушкина полдневная цевница!Варвар смеется, забытый младенец кричит,Бьет крылами вспугнутая птица.Не о себе говорю — о многих и многих,Ибо нем человек и громка гроза.Одни приходят — другие уходят,Потупляют, встретившись, глаза.Все одной непогодой покрыты,И поет протяжная труба,Медная, оплакивает павшего владыкуИ приветствует раба.Имя мое забудут, стихи прочитав, усмехнутся:Умирающая мать, грустя,Грусть свою тая, в последний раз баюкалаНовое безлюбое дитя.

Март 1920