Запомни меня навсегда

Онни открывает бачок, бросает в него мокрое полотенце. Мусора много, она вынимает полный мешок и завязывает. Ставит его возле задней двери, потом открывает ящик, в котором лежат чистые мешки (как у нее ловко все стало получаться и как быстро она освоилась в чужом доме), достает один и вставляет в бак. Лицо скрыто упавшими волосами. Отбросив их, Онни плотно сжимает губы.

– Он не хочет, чтобы вы были счастливы. Только не без него! Вы же его знаете.

Зак

Май 2011

Я в Корнуолле. Лиззи обещала приехать ко мне в пятницу. Она сказала: «Одиночество пойдет тебе на пользу». Что она имела в виду? Ее слова не идут у меня из головы. Одиночество? Или она имела в виду, что побыть без меня – только на пользу ей? Размышляю над ее фразой и так и эдак, все пытаюсь понять.

Вечно она твердит, что Галлз – идеальное для меня место, как здорово, что у меня есть где писать и где никто мне не мешает. Какая ирония! Наконец-то я нашел женщину, которую не прочь привезти туда, а она ехать не хочет.

Погода теплая. Над морем висит дымка. Пишу в гараже, заперев дверь и опустив горизонтальные жалюзи. Внутрь проникали полосы света, поэтому я купил в деревне липкую ленту и залепил щели. Закончил пять небольших картин. Абстракции. Голубая фталоцианиновая. Печная сажа. Цинковые белила. «Это же серия! – воскликнула Лиззи, когда я позвонил. – Ты должен продать их вместе».

Кулон познакомил меня со старым школьным приятелем, Джоном Харви, у которого арт-галерея в Бристоле. Взял мою визитку. В сентябре он устраивает большую выставку под названием «Свет на воде» и по пути заехал взглянуть на картины. Раскурили косячок, и он заявил, что если мне «не особо увлекаться темными тонами и добавить цвета», то он будет «серьезно заинтересован» в моих работах. «Более чем», – сказал он. То ли не следит за речью, то ли и впрямь говорит серьезно.

По вечерам я спускаюсь в «Голубую лагуну». Кулон ездил отдыхать в Камбоджу, привез целый чемодан рецептурных колес. «Аптеки там – что твои кондитерские». Выиграл у него в покер несколько таблеток оксикодона[10], который он выменял на диазепам[11]. У него появился выход на адерал[12] – у каких-то американских студентов в Ньюки. Вот бы здорово! На адерале я могу работать ночь напролет! Сказал, что с нашей прошлой встречи я стал куда спокойнее. «Семейная жизнь пошла тебе на пользу».

Вчера нетвердой походкой к нашему столику подошла какая-то девица и уселась без приглашения. Сказала: «Я тебя знаю», и я долго вспоминал, откуда мы знакомы. Онни – дочь Виктории и Мерфи, та бедолага с пляжа. За последний год она здорово изменилась. Тогда она была вся в прыщах и в печали. Сейчас ярко красит глаза, на голове модные дреды. Выглядит лет на двадцать пять, хотя вряд ли ей больше шестнадцати. Мне стало ее жаль. Сказала, что ее выгнали из Бедейлс за сетевое хулиганство и распитие спиртного, а мамочка и папочка с позором услали ее в Корнуолл. Двуличные твари! Мог бы я рассказать ей пару историй про эту Аппетитную Тори, как называли ее парни из яхт-клуба, и что бывало с ней от пары бокалов шампанского. Бедная телочка! Представляю, каково ей живется взаперти с гувернанткой-иностранкой в качестве тюремного надзирателя – неудивительно, что она прикладывается к бутылке не по-детски.

На ногах она не держалась, так что я подвез ее до дому. Хотя я и сам здорово перебрал, я опустил откидной верх и насладился гонкой по проселочным дорогам. Как сказал агент по продаже автомобилей, гоняй на ней как итальянец. То газ, то сцепление, мелькают придорожные кусты, на крутом повороте едва не слетел в кювет – в общем, сплошное развлечение. Онни – производное от Анна, говорит она. Ирландцы произносят его Айна. Языческая богиня лета, любви и плодородия. Какого черта! Так вот, этой Айне позволили вернуться в школу для сдачи выпускных экзаменов, которые «я так и так завалю, сдавать их – только время тратить».

Когда мы подъехали, гувернантка печатала на ноуте, не обращая ни малейшего внимания на состояние своей подопечной – пьяной да еще в сопровождении незнакомца. Я потянулся и открыл дверцу. Айна и с места не сдвинулась, самозабвенно вещая про свои дурацкие экзамены («Естествознание – предмет сдвоенный, а не раздвоенный, шутка, ха-ха!»). Единственное, до чего ей есть дело, – живопись. Сказал, что чем больше будет работать, тем лучше оценку получит. «Не слушай тех, кто твердит про врожденный талант, – посоветовал я, умалчивая про свою давнюю обиду, – это все полная чушь».

– Думаешь, тогда я сдам? – спросила она. – Папа говорит, что я не справлюсь.

– Справишься!

Бросилась обниматься. Буквально кинулась мне на шею, обслюнявила.

Едва вырвался, пообещав помочь с портфолио – это был единственный способ выставить ее из машины.

Допоздна работал над наброском Лиззи, стирал и рисовал заново глаза, пытался сделать как надо.

Позвонила Лиззи. Спросила, нельзя ли ей приехать в субботу. Хочет посидеть с детьми Пегги и навестить мать. Я не против?

Выдержал паузу, чтобы она прочувствовала.

– Ты меня слышишь? – встревожилась она.