«Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

Они все еще жили на Русаковской улице, и до работы, в центр, на Ипатьевский переулок добираться приходилось довольно долго. Если без машины – на двух автобусах. И всякий раз Косарев оставлял беременную Марию с одним-единственным наказом: милая, как только что-то почувствуешь, сразу звони. И вообще, береги себя, реже выбирайся из дому!

Ну как же! Сидеть в четырех стенах было вовсе не в характере моей бабушки, Марии Викторовны. К тому же ее беспокоил будущий новогодний стол: назвали гостей, а чем угощать-то?

В те времена в Москве с продуктами не было такой, как теперь, вольницы. Особенно перед праздниками. И если «выбрасывали» что-то, мгновенно выстраивалась очередь.

30 декабря к Маше забежала соседка, сказала, что на Серпуховке обещали «выбросить» гусей, она оделась, и они поехали.

Очередь оказалась безразмерной. В хвосте ее люди стояли спокойно, шутили и сплетничали. Но чем ближе очередь подходила к фургону, из которого торговали гусями, тем сильнее волновались люди, нервничали, толкались. И в результате шагов за пять до борта возникла давка.

Маша отступать не желала, наоборот, сама тоже толкалась, кричала, призывала «товарищей» к порядку, составляла какие-то списки и в итоге получила гуся.

Но дома почувствовала себя неважно – видно все-таки толкотня подействовала, – стали отходить воды. И тогда она срочно набрала Косарева.

Она рассказывала мне много лет спустя, что Косарев сначала не поверил, что жена рожает, потому что роды начались чуть раньше срока. А в итоге родилась моя сероглазая мама.

Ее назвали Еленой.

Косарев видел ее последний раз минувшей ночью, 28 ноября 1938 года, и так жалел, что не разбудил: надо было проститься.

Надо было сказать единственной дочери главные слова: Лена, что бы плохого ни говорили тебе о твоем отце, не верь! Отец не просто любит тебя, а видит в тебе цель жизни и свое будущее. Он служил родине, как мог, честно и на полную катушку. А то, что его назвали врагом родины, – это нечестные, подлые игры людей, которых когда-нибудь призовут к ответу. Такова жизнь.

Он помнил, что чекисты взяли только Марию, Лену не тронули. И это оставляло ему надежду, что его дочь минует чаша сия и она сможет жить долго и счастливо.

Елена Александровна Косарева – родная дочь комсомольского вождя всей страны не только сможет выжить, но когда-нибудь и расскажет людям правду о том, что произошло. Если бы Косарев верил в Бога, он бы помолился Богу за ее благополучие. Потому что Лена женщина и, как женщина, она продолжит наследную линию Косаревых в будущее, каким бы оно ни оказалось.

И в этом будущем – уже в семидесятых, восьмидесятых годах, все еще партийного управления страной, – Мария Викторовна и Елена Александровна, вспоминая мерзлый путь, на который их обрекло родное правительство, скажут друг другу страшную, но справедливую вещь. Может быть, и хорошо, что муж и отец так и не узнал, на какие муки была обречена его семья…

Глава шестая То, что дозволено Юпитеру…

1931 год, Косарев становится на крыло и обретает голос как лидер всего комсомола – самой массовой молодежной организации в истории России. Но вот его слова на открытии IX съезда ВЛКСМ – наверное, не столько дань уважения партийным боссам, которые предложили ему пост. Это слова верующего человека. Верующего не в Христа, а в революцию.

«Ленинский комсомол, – сказал «младший генсек», – никогда не имел, не имеет и в будущем не будет иметь отличной линии от той, которую проводит наша партия. Именно это дает нам силу, именно это дает нам мощь».

Это не декларация и не пожелание. Это условие выживания его организации.

Окажись моя правнучка на этом съезде комсомола, она бы решила, что это рок-концерт, перед которым выступают аниматоры «разогрева публики».

Кто-то орал: «Да здравствует товарищ Сталин!» – и сотни людей вскакивали и аплодировали так долго, что Сталину уже самому надоедало, а оратор не мог их остановить.

Косарев всматривался в лица так хорошо знакомых и понятных ему парней в вельветовых куртках и шевиотовых пиджачках, девчонок в простых кофточках с комсомольскими значками. А они всматривались в него с восторгом – многие раньше только слышали о Косареве, а увидели его впервые. И он совсем пока не чувствовал себя заложником ЦК ВКП(б).

Тем не менее, и он сам – как бы самостоятельно ни пытался себя вести, говоря, что комсомол не подменяет партию, – мог бы помочь делами и в промышленности, и в армии, и на селе. Но он понимал, что в этом случае придется делить с партией ответственность за ее политику.

Между тем на пятнадцатом году власти большевиков нарастал кризис, подобный катастрофе.