Заповеди. Путь жизни

Особо следует обратить внимание на разные комментарии к четвертой заповеди в Книге Исхода и в Книге Второзакония. Не вдаваясь сейчас в рассуждения о том, какой из двух комментариев древнее, заметим лишь, что второзаконнический вариант прямо возвращает нас к первой заповеди, где упоминается Яхве, выведший Свой народ из Египта. Четвертая заповедь при такой интерпретации становится тем, что можно было бы назвать актуализацией Исхода, или, вернее, того откровения и той Встречи, которая сделала Исход возможной. Как видно, первой части Декалога издавна (возможно, еще до Вавилонского плена) комментаторы (вероятно, из среды книжников) уделяли особое внимание. В центре их внимания оказывалось священное имя, имя Яхве, открытое Моисею на Синае. С этим именем связывалось богоявление, а значит, и молитвенная жизнь – как личная, так и общинная. Использовалось оно и в храмовом богослужении, притом использовалось как для призывания Бога при жертвоприношении, так и при благословении. В тексте первых пяти заповедей священное имя встречается дважды: в первой заповеди, центральным моментом которой оказывается богоявление и Встреча с Богом, пришедшим, чтобы вывести народ из плена, и в третьей, где речь идет о молитве, о призывании священного имени молящимся или молящимися. Сам текст первых трех заповедей становится таким образом текстом, посвященным Встрече и молитве, а священное имя становится соответственно главной темой этого текста. Очевидно, Встреча предполагает молитву, притом молитву непрерывную или, по крайней мере, регулярную. Что же до комментариев, то тут священное имя появляется повсеместно: оно повторяется в комментарии к третьей заповеди, равно как и ко второй, и к четвертой, и к пятой.

Такая структура вряд ли могла быть случайной. Она, возможно, была связана с той практикой молитвенного или медитативного чтения, которая, можно думать, была известна яхвизму уже до плена. Одной из основ такой практики было молитвенное размышление, связанное с теми или иными строками священных текстов. В яхвизме и позже в иудаизме существовал обычай запоминания наизусть больших объемов священных книг. После плена нередко встречались люди, помнившие наизусть все Пятикнижие целиком. Это, конечно, удавалось не всем, но текст Декалога знал наизусть каждый. Особенно выделялась тут как раз именно первая его часть, первые четыре заповеди, отражавшие в своих комментариях-расширениях мысль о необходимости очищения (третья заповедь), воздержания от того, что может отвратить душу и сердце от Бога плодами человеческого воображения (вторая заповедь) и о важности хранения внутреннего мира, который возвращает человека к той первой Встрече, когда на Синае народу была дарована Тора (четвертая заповедь). Эти комментарии были, вероятно, главными темами молитвенного размышления-медитации, которое было хорошим фоном для внутренней молитвы, для призывания священного имени, без которого молитва была немыслима. В самом деле, молитве всегда мешают те посторонние мысли, чувства, эмоции, которые мы обычно не контролируем и которые постоянно теснятся в нашей душе, мешая сердцу сосредоточиться на молитве, на обращении к Тому, без Кого никакая духовная жизнь, да и жизнь вообще, невозможна. Если же ум и чувства заняты строками из Св. Писания (в данном случае из Декалога), весь случайный мусор остается вовне, в душе ему места не находится. Оттого-то и появляется так рано практика молитвенного чтения-медитации: оно помогало создать то внутреннее пространство, без которого молитва если и оставалась возможной, то была, по крайней мере, сильно затруднена. Очевидно, и смыслом Декалога (по крайней мере, первой его части) была как раз непрерывная молитва, молитва как можно более сосредоточенная и свободная от лишних мыслей и эмоций (в православной духовной традиции такую молитву называют обычно «чистой»).