Заповедник архонтов

Наконец дискообразное привидение начало медленно надвигаться на замерший на крайнем причале транспортный фламатер. Зрелище было жуткое, на «Несущем груз» вмиг поменялась световая сигнализация, от носа до кормы побежали бордовые огоньки. С звездолетом-призраком «Несущий груз» тоже справился без особых трудностей — в момент развеял изображение по причальной палубе, но этих мгновений мне хватило, чтобы добежать до выхода с палубы. У бронированной выходной створки я остановился, обернулся космическим волком — пространства здесь хватало. Крепко вцепился в стенки прохода и крикнул.

— Жду ответа. Если ты живое, скажи, что длиннее дороги и что есть величайшее украшение царского чертога?

Звездолет, по-видимому принял решение. Металлическая плита, прикрывающая вход, попыталась задвинуться и отсечь меня от выхода к лифтам.

Поздно, дружок! Космическому волку совладать с какой-то железной пластинкой раз плюнуть.

Неожиданно на причальной палубе гулко прогремело.

— Знаешь ли ты сам ответы на эти вопросы?

— Знаю. Четыре — это четыре стороны света, в какую ни пойдешь, всюду правду найдешь. Все минуется, одна правда остается. Лихо споро, не умрет скоро, рано или поздно, а добро худо перемелет. Вот так, Черный гарцук!

Я прилепил шарик к створке лифта, а сам продолжил.

— Море дышит волнами. Глубже самого глубокого моря ад. Круглее колеса солнце, на святках веселее всего поют на небесах. Снегом наполняются долины, грех чернее засова, а самый широкий мост по льду… Нет, Черный гарцук, ты не можешь быть мне отцом. Ты не знаешь, что любовь длиннее дороги и человек — украшение небесного чертога. Человек доставляет радость Творцам!

Фламатер взревел.

— Значит, ты — ортодокс? Как ты сумел пробраться в цитадель истинной веры! Ты будешь уничтожен!..

Ага, он нашел ответ. Теперь преступное деяние будет полито соусом религиозного экстаза. Это мы знаем, это мы проходили. Значит, война. Не на жизнь, а на смерть!..

— Уничтожен будешь ты, падло, — выкрикнул я. — Тебе отрубят голову, тебя сбросят в глотку Дауриса.

Я бросился к лифту, броневая плита за моей спиной с грохотом замкнулась. Едва я успел обернуться губошлепом и скрыться в кабине лифта, как та же плита вдруг отъехала в сторону, и серповидная боевая форма ударила в створку. Кабина содрогнулась от раскатистого громового удара, тем не менее быстро вознесла меня к транспортному узлу — видимо, этому придурку не удалось овладеть командным контуром приводной станции. Впрочем, иначе быть не могло, это была самая защищенная часть комплекса. И попечитель был не в силах ввести свою программу извне — в этом и лежал ответ на вопрос, зачем я оказался здесь. Уничтожить приводной комплекс, вывести его из точки Лагранжа, батяня-комбат, по-видимому, был в состоянии, но проникнуть на борт, овладеть командными цепями, изменить цель его верной службы и тем более избавиться от Черного гарцука — нет.

Это, конечно, было доморощенное объяснение. Знал бы я чего ради попечитель так стремился упечь меня на приводную станцию!

К сожалению, в те минуты мне было не до рассуждений.

* * *

Я едва успел к вспомогательному шлюзу. Лишь в последний момент сумел перехватить колонну торжествующих хордов, в едином порыве шествующих в объятия отца. Впереди шагали матросы и проотолетарии, готовые грудью проложить дорогу в царство свободы. За ними Тоот, следом сестры, апостолы, в том числе и Левий Матвей — лицо его было вдохновенно. Сзади с перекошенными физиономиями ступали оба капитана и Огуст, Этта, и наконец Иуда, к спине которого была привязана извивающаяся, выкрикивающая хвалы Черному гарцуку Дуэрни.

Рев новоявленного папаши был нестерпим. Зверь бушевал, грозил, обличал, обвинял подсобные разряды в ереси, свойственной недоноскам из лживо уверовавших ди. Заунывную песню теперь можно было с полным основанием назвать гимном всепобеждающему единению плоти и разума. Плита, ведущая во внутренние помещения станции, была утоплена в стене. Хорошо, что я успел соскочить со скамейки до того, как матросы выбрались из входного шлюза, иначе они не раздумывая разнесли бы меня в клочья из бластеров.

Медлить было нельзя. Я поспешно извлек странную белесую взвесь, называемую «цечешищем». Искристым облачком она взлетела к потолку. Затем я растянул ее на весь просвет коридора, приказал этой взвеси, уже обретшей зачатки сообразительности, копить энергию и изо всех сил глушить ментальный сигнал, исходящий от фламатера.