Заповедник для академиков

Паралич охватил и всю структуру власти – Черчилль со своей антинемецкой позицией и постоянной непримиримостью к Гитлеру должен был получить немедленную власть военного времени, даже Гитлер так полагал, но заявление о подписании советско-германского договора о дружбе и нейтралитете разрушило весь карточный домик его политики. Надо было еще привыкнуть к тому, что воевать придется, вернее всего, сразу с обоими тоталитарными режимами Европы, а Америка, занятая своими дрязгами с Японией и президентскими выборами, постарается в европейские дела не вмешиваться.

Чемберлен подал в отставку, Галифакс поста премьера не принял, Черчилля палата общин не пропускала…

Черчилль укрылся в тот день в Адмиралтействе. Этот компромиссный пост парламент подарил Черчиллю, так как он был внекабинетным, ради того чтобы успокоить растерянное общественное мнение, для которого имя Черчилль связывалось теперь с честью страны, которую Черчиллю и положено было спасать, не имея к тому ни сил, ни средств.

– Какого черта? – спросил Черчилль адмирала Маунтбэттена, который сидел у камина в кабинете, еще пахнущем табаком его прежнего хозяина. – Какого черта Сталин допустил утечку информации о секретных переговорах – это же компрометирует Россию?

– Возможно, это означает, что Сталин теряет власть над страной?

– После того, что он сделал с оппозицией? Не будьте наивным, адмирал. – Толстый невысокий Черчилль стоял перед высоким красавцем Маунтбэттеном, родственником короля, но тем не менее толковым моряком, уперев руки в бока, будто хотел боднуть собеседника в подбородок.

– Тогда будем считать, что случилась обыкновенная утечка информации, – это бывает на разном уровне. Не забудьте, сэр, что и у русских сейчас большие перемены: скромный некролог комиссару Ежову и назначение Берии…

– Берия давно целился на этот пост. Удивительно, что Ежов продержался так долго.

– Мне кажется, что здесь все неправильно, – сказал сэр Рибли, начальник морской разведки, сидевший до того молча в одном из мягких кресел. – Ежов мог умереть, только став жертвой процесса. И Сталин готовил этот процесс – мои аналитики могут доказать это на основе советской прессы. На Ежова должны были быть свалены все грехи сталинского террора. А он умирает сам по себе. Если он убит – тогда либо проклятия, либо полное молчание. Если покончил с собой – то несчастный случай или сердечный приступ. А вы прочли некролог?

– Нет, – признался Черчилль.

– Там сказано «после тяжелой продолжительной болезни», то есть признается, что Ежов умер от естественных причин. Второе: где Сталин? Почему договор с Германией подписывался в его отсутствие? Это неправильно. Почему он ни разу не появился на людях после Первого мая, когда он в последний раз торчал на Мавзолее своего учителя? Что он готовит?

– Я видел его подпись под договором с Гитлером. И этот договор может означать гибель европейской цивилизации, – сказал Маунтбэттен.

– Я бы не разделил столь пессимистического взгляда на положение вещей, – сказал Черчилль, – если бы у красных не было атомной бомбы. Так хочется надеяться, что это розыгрыш, шутка, ошибка ученых… – Черчилль оборвал фразу.

– Вы сами в это не верите.

– Тогда скажите, сколько у них еще бомб? Сколько он сможет их поднять в воздух? И можно ли вообще поднять атомную бомбу в небо и доставить в другую страну на самолете? Почему вы ничего этого не знаете? За что правительство Его Величества платит вам скромное жалованье?

Последние слова должны были прозвучать шуткой, но таковой не стали. И Рибли ответил совершенно искренне:

– Все службы британской разведки трудятся сейчас над этим. Но в Полярном институте у нас нет своих людей. Их нет и в Испытлаге…

– Что еще за дикое слово? – спросил Черчилль.

– Мне объяснили, что это сокращение для названия концентрационного лагеря, в котором происходят испытания.

– Продолжайте и простите, сэр.

– Но мы знаем самое важное, – сказал Рибли. – Немецкая разведка имеет фильм об испытаниях бомбы, и, более того, они смогли отправить в тот район специально оборудованный самолет, который привез образцы и даже двух русских… и эти русские кое-что знают.

– Бред какой-то! – возмутился Черчилль. – «Интеллидженс сервис» скоро останется лишь в славных романах о наших Лоуренсах. В момент, когда решаются судьбы мира, мы оказываемся слепыми и глухими.

– Мы принимаем меры, – сказал Рибли.

– Но какие?

– Даже здесь и даже вам, сэр, я не могу о них сообщить. Единственное, что вам должно быть понятно: в Германии, в отличие от Полярного Урала, у нас есть свои агенты. Нам легче выкрасть Гитлера, чем простого заключенного из сталинской Арктики.

– А вот немцам удалось, – мрачно сказал Черчилль. – Хотя нам эти люди нужны любой ценой, а Гитлеру – вряд ли.

– Почему? – удивился Маунтбэттен.

– Потому что я полагаю, что нам подсунули секретные соглашения Советского Союза и Германии специально для того, чтобы мы не догадались о существовании еще более секретных соглашений: когда и чем Гитлер ответит на ценные подарки, которые намерен получить от Сталина.

– И что вы думаете?