Заповедник для академиков

Однако наступление германских армий вскоре застопорилось, словно из него выпустили воздух, а трехчасовое нарушение связи и почти десятичасовой перерыв в преемственности командования привели к переменам в самом характере военных действий.

Польские армии, отступившие из Варшавы и сконцентрированные как возле крепости Модлин, так и южнее, в районе Катовиц, воспользовавшись заминкой в немецком наступлении, перешли к активной обороне, а на некоторых направлениях даже пытались наступать. В результате удачной атаки 2-го танкового полка, поддержанного креховецкими уланами полковника Дибич-Волынского, 37-я немецкая пехотная дивизия очистила город и неорганизованно отступила к Лодзи. Это еще не было переломом в войне, но сведения о первой удаче вкупе с известием о том, что немецкому десанту так и не удалось взять Вестерплатте, распространялись по Польше тем таинственным мгновенным образом, как некогда вести о наступлении тевтонских рыцарей или появлении турецких армий на южных границах.

А Черчилль – в том же старом кабинете в Адмиралтействе и в присутствии тех же действующих лиц, что несколько дней назад, – даже позволил себе возмутиться:

– Что же произошло? В мире должна быть логика!

– В политике нет логики, – ответил сэр Энтони Иден, присоединившийся к немногочисленным слушателям Главного лорда Адмиралтейства. – Я исповедую этот принцип весьма успешно.

– Вы молоды, сэр Энтони, – заявил Черчилль. – Вам простительно не видеть того, что скрыто под поверхностными водоворотами.

Он оглядел собеседников. Все они – и Иден, и Никольсон, и Маунтбэттен – были молоды и годились ему в сыновья. Но они были куда ближе сэру Уинстону, чем растерянные перед лицом бандитской наглости старомодные джентльмены.

– У Сталина, как мы можем предположить, есть только одна атомная бомба. И он бросает ее на Варшаву. Если кто-нибудь из вас сможет нормальным языком разъяснить мне, зачем он это сделал, я дарю ему на выбор любую бутылку вина из моей скромной коллекции!

– Он хотел убить Гитлера, – сказал Никольсон.

– Чепуха, – не согласился Иден. – С Гитлером у Сталина было заключено наивыгоднейшее соглашение – он получал половину Восточной Европы. Убив Гитлера, он расторгает союз, пусть даже союз двух бандитов, союз уголовников, но выгодный обеим сторонам. Даже в уголовном мире так не делается.

– У меня козырная карта, – продолжал рассуждать вслух Черчилль. – Всего одна. Я не могу с ее помощью выиграть большую игру, но этот кон – мой! Но какой кон? Я почти убежден, что, имея в кармане бомбу, Сталин мог торговаться с Гитлером с куда более выгодных позиций, чем раньше. Он мог за эту бомбу получить и саму Варшаву, они могли разделить мир между собой…

– А как ему надо было ее употребить? – спросил Маунтбэттен, желая найти подтверждение собственным выводам.

– Я бы на его месте припугнул нас с вами, адмирал, – сказал Черчилль. – Нет, не обижайтесь, не лично вас, а тех, кто правит нашей страной, и политиков типа Даладье. Я представляю бандитский шантаж – совершенно в стиле дяди Джо или Адольфа: бомба падает на Париж! И затем следует совместный ультиматум – Франция должна выйти из игры, иначе она получит еще порцию… А затем наступит наша очередь.

– Но в Америке уже идут работы над бомбой, и, наверное, скоро они смогут что-то противопоставить… – Никольсон оборвал собственную фразу и махнул рукой.

– То-то, – улыбнулся Черчилль. – Видите, насколько это неубедительно. Пока американцы сделают свою бомбу, у Сталина их будет уже двадцать. За последние дни я провел несколько часов, беседуя с нашими ядерными физиками. Для того чтобы сделать первую бомбу, нам потребуется несколько лет. Мы даже не знаем, с какого конца взяться за проблему. Но как только ты сделал первую – остальное дело техники. Она ведь проста, как яблоко.

– А как же русские?

– По нашим расчетам, русские потратили на бомбу семь-восемь лет, и для этого они угробили несколько десятков тысяч человек – потому что все, что там есть, строили рабы, заключенные лагерей…

– Как же они догадались? – спросил Иден.

Черчилль не стал отвечать на этот вопрос. Он снова принялся ходить по мягкому ковру – сильный и жесткий, как носорог, несмотря на свои годы.

– Ну, допустим, что Сталин решил сыграть в собственную игру. Значит ли это, что у него есть в запасе уже готовые бомбы? А наша разведка молчит.

– Наша разведка молчит. – Иден с упреком кинул взгляд на засевшего в темном углу сэра Рибли. Тот только пожал плечами, что ровным счетом ничего не означало.

– Допустим, что у Сталина несколько бомб и он решает сам диктовать свои условия миру…

– И решает убить Гитлера.

– Да не знал он, не мог знать, что Гитлер прилетит на этот парад! Никто даже в Берлине не знал – это было решение последней минуты. Как теперь стало известно, Гиммлеру и его молодчикам пришлось лететь в Варшаву вечером, чтобы к утру выгнать из нее половину населения… и кстати, спасти множество поляков, – сказал Рибли.

Черчилль улыбнулся, присел к столу, на котором стояла коробка с бирманскими сигарами, и, откусив ножницами кончик, принялся раскуривать сигару.