Заповедник для академиков

– Тогда мы должны ждать от Сталина предложений мира, – сказал Маунтбэттен. – Все же он политик, а не только бандит. И ему нужны союзники.

– Кстати, – Черчилль обернулся к сэру Рибли, – из Москвы есть свежие известия?

Начальник разведки отрицательно покачал головой.

– Вот именно! – взъярился Черчилль. – Мир катится в тартарары, а мы не знаем, что происходит в Москве.

– Вернее всего, – тихо ответил сэр Рибли, – ничего не происходит. В ином случае мы бы услышали что-нибудь по радио.

Черчилль раскурил сигару, поднялся, прошел к холодному камину – в комнате стало душно, но шторы были наполовину сдвинуты и окна закрыты.

– Мне кажется, – медленно сказал он, – что смерть Гитлера – счастливая или несчастливая случайность, такая же случайность для Сталина, как и для нас. А если так, то у нас еще остается надежда.

– Пока что русские не признали, что это была бомба, – заметил Маунтбэттен.

– Это тем более ставит их в ложное положение, – сказал Черчилль. – Завтра весь мир будет знать, что бомба – страшное преступление Советов. Никуда они не денутся. Но пока я представляю себе, как суетятся их пропагандисты, чтобы доказать своему народу и всему миру, что бомба заслуженно обрушилась на головы поляков.

– Может, они объяснят, что роняли ее только на голову Гитлеру?

– И договор о сотрудничестве и разделе мира с Гитлером подписывали только из большой хитрости? Нет, я не завидую этой публике, – сказал Иден.

* * *

Известие о событиях в Варшаве было неожиданностью для всех в Москве, кроме тройки исполнителей – Берии, Ворошилова и Рычагова – да Поскребышева, который находился в шоке от смерти вождя. Даже Шавло, догадавшийся о событии, а потом и уверившийся в безумном шаге Сталина, узнал о судьбе Варшавы лишь по радио – поздно вечером.

Из своих приближенных Берия поделился мыслями лишь со Вревским, а тот испугался, потому что был человеком трезвым и рассудительным, а происходящее было ненормальным.

Поняв состояние Вревского и даже частично разделяя его, ибо оставался холодным и жестоким практиком, для которого кошмар, сумасшествие были лишь орудием в борьбе за власть, Берия успокоил заместителя странным образом.

– Сталин долго не проживет, – сказал он. – Я уверен.

– А что? Что случилось? – Вревский был циничен, он видел куда более, чем положено видеть на веку нормальному человеку, но мысль о возможной смерти Сталина настолько выходила за пределы его понимания, что он потерял контроль над собой. – Этого не может быть! Что же тогда станет с нами?

И вдруг Берия весело засмеялся, поблескивая стекляшками пенсне.

– Вы только послушайте этого идеалиста! – говорил он, прерывая речь спазмами смеха. – Он прожил полжизни при царе и наверняка, когда царя ухлопали, тоже бил себя в грудь кулаками и кричал: «Этого не может быть! Что теперь с нами будет?» – Берия старался передразнить Вревского, но это у него плохо получалось, потому что ему мешал грузинский акцент. Отсмеявшись, он сказал, согнав с лица даже намек на улыбку: – А ничего не будет. Россия, Советский Союз как жил, так и будет жить. Просто на троне сменится еще один царь.

И Берия сказал это так, что у Вревского захватило дух от осознания открывшейся ему истины. Он понял, кто теперь хочет править страной. Если хватит сил…

– Будет оппозиция, сильная оппозиция, – сказал Вревский после паузы.

«Это правильные слова, правильная реакция, – подумал Берия. – Это слова разумного и достойного единомышленника. Я бы не простил ему глупости, если бы он спросил, кто же будет царем, и не простил бы ему слабости, если бы он бросился обнимать мои колени».

– Поэтому все должно быть сделано очень быстро и совершенно неожиданно. К счастью, Сосо очень боялся держать возле себя умных людей, он сразу рубил им головы. И с кем он остался – с дураками! – Берия улыбнулся.

Вревский отметил про себя, что Берия говорит о Сталине в прошедшем времени, и внутренне сжался.

– А когда… когда может скончаться Иосиф Виссарионович? – спросил он. Вревский стоял перед Берией прямо, коренастый и надежный в блестящих сапогах, которые вбирали в себя свет и даже, как показалось Берии, отражали переплет окна. Вот это лишнее, подумал он, нельзя так много времени уделять своим сапогам. Впрочем, у него могут быть ординарцы или даже сожительница, которая облизывает сапоги язычком.

– Сосо не очень доверяет врачам и не допускает их к себе. У великого человека бывают великие слабости. Поэтому мне пришлось по секрету привести к нему доктора, когда Сосо спал. Мы с товарищем Поскребышевым дали ему сильное снотворное, и он крепко спал. Доктор сказал, что товарищ Сталин жив только потому, что в жизни у него есть какая-то великая цель – она поддерживает его силы. Как только цель будет достигнута, он умрет.

– А когда?

– Когда да когда! Надо думать! Цель была. Цель достигнута.

– Простите, но я не все понял.