Заповедник для академиков

– Ах да, – сказал он. – Только я не рекомендую вам, нет, не рекомендую, вы еще молодая девушка, вы еще можете остаться честной!

– Мне нужна женщина, которая живет с ним.

– Не надо, – повторил Глазенап, – она обречена, в глазах написано, что обречена.

– Мне очень важно, скажите, пожалуйста!

– Нет, не скажу. – Глазенап топнул ножкой. – И вы мне потом скажете спасибо, что я вас оградил от такой опасности!

– Господи! – взмолилась Лидочка. Дверь в соседнюю комнату открылась, и оттуда зайчонком выглянула Альбина, встрепанная, дрожащая.

– Альбина!

– Я предупреждал, – сказал Глазенап, закидывая край тоги на руку и торжественно убывая.

– Заходите, заходите, – лихорадочно зашептала Альбина. – Я думала, что с вами что-то случилось, я думала, что вас не увижу, честное слово, это такой ужас, вы не представляете!

Она отчаянно тянула Лиду, но та вырвала руку.

– Я не пойду к вам, он может вернуться.

– Ах да, конечно, вам же нельзя. – Альбина будто проснулась – она была не в себе. – Вы мне принесли, да?

– Нет, я не посмела носить его с собой, – сказала Лидочка.

Они стояли в дверях, сблизив головы, и громко шептались. Как будто их объединяли какие-то невинные девичьи секреты. Видно, так и подумал старший из братьев Вавиловых, выходивший из своей комнаты в одежде крестьянина-бедняка: в онучах, лаптях, ватных полосатых штанах и поддевке.

– Спускайтесь, – сказал он им, улыбаясь, – скоро гонг – праздничный ужин.

Лидочка взглянула на часы. Половина седьмого.

– А где он? – зашептала вновь Альбина, как только Вавилов отошел.

– Я его спрятала.

– Он мне нужен.

– Я его положу в условленное место, и вы его возьмете.

– Мне он сейчас нужен.

– Я смогу это сделать только после ужина.

– Честное слово? А может, вы не хотите мне его дать? Вы боитесь, что я выстрелю?

– Да, я боюсь.

– Но я выстрелю в себя, вы не бойтесь, я выстрелю в себя.

– Еще чего не хватало!

– Потому что он меня обманывает, я все поняла, он меня обманывает… Знаете что?… Ближе, ближе… Мой дорогой муж, мое сокровище, мое солнышко, мой ненаглядный – он его убил, его уже нет, я знаю, он его убил и теперь смеется надо мной. Но я убью себя, и он не сможет смеяться надо мной. И ему станет стыдно.

– Альбина, успокойтесь. Может, ваш муж жив.

– Нет, я знаю, я знаю! Я по глазам его знаю – он врет, а глаза его врать не могут. Они смеются. Я убью себя, и он перестанет смеяться.

– Подумайте – у него же нет совести, ему будет все равно. Лучше, если вы будете жить…

– Ему станет стыдно, я знаю, ему станет стыдно. На одну секунду, на одну минуту – пускай хоть на минуту… вам не понять… Лида, я вижу, что вы не хотите возвратить револьвер. Только посмейте! Я вас уничтожу!

– Я не хочу, чтобы вы умирали.

– Я уже мертвая. А вы должны мне вернуть револьвер после ужина. Сразу после ужина вы подойдете и скажете мне, где вы его спрятали. Если вы не подойдете, то я скажу Яну, что револьвер у вас. И он вас посадит в тюрьму. Я вас не буду жалеть, потому что меня никто не жалеет.

Альбина закашлялась.

– Все! – крикнула она. – И не стучите, и не зовите! – Она нырнула внутрь комнаты, и слышно было, как повернулся ключ в замке.

– Альбина!

Никакого ответа.

Лида поняла, что и в самом деле глупо стоять перед этой дверью.

Она пошла обратно. И вовремя – у лестницы ей встретился Алмазов.

– Что вы в наших краях делаете? – спросил он весело. Он весь лучился радостью – что-то ему удалось добыть.

– Я заходила к Глазенапу, – сказала Лида. – Мне надо было взять у него венок.

– Какой венок?

– Для римского патриция – он у него сломался.

– А где венок?

Алмазов полуобнял Лидочку за плечи и потянул к себе.

– У Глазенапа никто не открывает. Вы его не видели?

– Умница, – еще шире засмеялся Алмазов. – Глазенап внизу. В ночной рубашке, а член торчит наружу.

Лида выскользнула из его объятий и побежала к себе. Алмазов смеялся вслед.

И, только добежав до своей комнаты и вломившись в нее, что сделать было нелегко, потому что Марта с Ванечкой сунули в ручку двери ножку стула, которую Лидочка в отчаянии сломала, Лидочка поняла, что она спасена. И ей было плевать на то, что Ванечка натягивает на себя одеяло, а Марта кричит придушенно:

– Ну сколько можно! Там же сказано – у нас не принимают.

– Я на вас не смотрю, – сказала Лидочка, проходя к своей кровати и садясь на нее. – И Миша Крафт ничего не узнает.

– Вот это лишнее, – сказала Марта. – Ванечка, отодвинься от меня, крошка, у меня пропало настроение.

Они стали возиться под одеялом, разбираясь в своих перепутанных руках и ногах. Лидочка взяла свои ботики, ботики были теплыми изнутри, но не высохли – да и когда им?

Пока Лидочка натягивала ботики, раздался первый гонг, Марта засуетилась, она намерена была перещеголять всех костюмом. Ванечка уже надел маску зайчика и покорно застегивал ей крючки на сером балахоне.

– Ванечка! – Лида не стала дожидаться, пока Марта закончит приготовления к маскараду. Она взяла монашеский клобук и побежала вниз. Самое трудное взять с вешалки пальто и незаметно выйти – там же сейчас столпотворение. По дороге на Лидочку напал приступ чиха – даже из глаз текли слезы.