Заповедник для академиков

— Я должен сделать это завтра — завтра или никогда. Я не намерен терять ни часа! Еще неделю назад вы валялись у меня в ногах, уверяя, что поход на Польшу — дешевая авантюра, которая загубит рейх. Так вот — завтра я принимаю там парад, и весь мир содрогнется. А послезавтра я кидаю мои войска на Москву. Мне нужно взять их столицу раньше, чем Англия с Францией поймут, что без России им не поможет даже Америка. Все!

Через два часа в воздух была поднята находившаяся в полной боевой готовности воздушно-десантная дивизия СС «Хорст Вессель». На одном из самолетов летел сам рейхсфюрер СС, который лично возглавил начавшуюся вечером и законченную к началу торжественного парада очистку польской столицы от вредных элементов, организацию временных гетто для евреев и другие меры безопасности.

Гитлер заехал за Альбиной сам — это было немыслимо для покорителя Вселенной, но он придавал особый мистический смысл тому, что Альбина будет рядом с ним как олицетворение космической расы господ.

Оттуда они поехали на аэродром. Они ехали в открытой машине, за ними — три или четыре машины, в одной из которых восседали генерал Гаусгофер, два его ассистента, человек в зеленых перчатках и тибетский лама с глубоко посаженными глазами, правда, другие спутники Гаусгофера были в цивильной одежде и низко надвинутых шляпах.

Прохожие останавливались — некоторые узнавали фюрера, и, хотя машины ехали довольно быстро, слух о том, что фюрер улетает в Варшаву, чтобы принять капитуляцию поляков и золотые ключи от этого города, разносился по Берлину со сказочной быстротой, и люди выбегали на улицы — они выстраивались в несколько рядов неровным, наклоненным в сторону машин частоколом и держали в приветствии руки. Гитлер встал в машине и тоже поднял руку — чуть согнув в локте. Альбина сидела рядом с ним и смотрела на него с восхищением. Потому что он был велик, как римский цезарь.

* * *

Самолет с «Иваном» на борту уже вторую неделю стоял в полной боевой готовности в ангаре военного аэродрома в Монино. Ни одна живая душа, включая пилотов самолета и командование авиации, не знала, что за груз находится там. Знал лишь командующий авиацией командарм второго ранга Рычагов — один из шести человек в государстве. Еще несколько десятков человек догадывались.

С утра восемнадцатого, когда были получены сообщения о падении Варшавы, Поскребышев, выполняя Сталинский приказ, разослал с нарочными заготовленный ранее, отпечатанный на машинке приказ наркомвоенмору Ворошилову и командующему авиацией Рычагову. Члены Политбюро не были поставлены в известность — никто не ехал в отпуск, все сидели в Москве, узнавая о новостях по радио, и опасались общаться в страхе перед Берией.

Получив приказ, Ворошилов позвонил Сталину. Поскребышев ответил, что товарищ Сталин занят.

— Мне надо немедленно приехать к нему.

— Я могу передать трубку наркомвнудел товарищу Берии, — сказал Поскребышев.

Ворошилов выматерился. В такой момент Сосо мог бы поговорить откровенно.

— Я подтверждаю, что приказ, полученный вами, Климент Ефремович, — сказал Берия, — подлинный. Иосиф Виссарионович лично при мне отправил его.

— Да ты знаешь, Лаврентий, что там написано?

— Хоть мы говорим по «вертушке», я бы не стал на твоем месте объяснять мне то, что я уже знаю, — ответил Берия.

— Я должен поговорить с Сосо.

— Зачем?

— Потому что это сумасшедший приказ! Потому что я его не понимаю.

Сталин протянул руку. В то утро он чувствовал себя лучше — он всегда мог собрать в кулак все силы в моменты наибольшей опасности. Он лежал на диване, в галифе и мягкой куртке, но босой — гнойные узлы на ногах не давали надеть сапоги. Телефон, по которому говорил Берия, находился на письменном столе, но шнур был длинный и дотянулся до дивана.

— Клим, — сказал Сталин прежним, привычным для Ворошилова голосом. — Обстоятельства сложились так, что мне придется несколько дней полежать с простудой. Но я никому, кроме тебя и Лаврентия, об этом не говорю — ты сам понимаешь, какая царит международная обстановка и как могут расценить простую простуду наши враги.

— Конечно, Сосо, отдыхай, Сосо. — Ворошилов ощущал себя дворовым псом, которому хозяин позволил потереться о сапог. — Мы все без тебя сделаем.

— Мне не нужно все, Клим, — сказал Сталин. — Мне нужно только, чтобы ты хорошо работал и выполнял свои функции. И если я приказал тебе отправить самолет в нужном направлении и поразить нужную цель, значит, я знаю, что делаю.

— Прости, Сосо, — сказал Клим. — Я волнуюсь. Тебя нет, немцы наступают, мы же должны выходить к линии раздела.

— А ты выходи, не обращай ни на кого внимания…

— Сосо, ты не представляешь, что делается на железных дорогах, немцы застали нас врасплох.

— А вот тут ты ошибаешься, Клим, — сказал Сталин. — Немцы не могли застать меня врасплох. Я — орешек им не по зубам. Так что готовь машины…

— Сколько?

— Сколько у Рычагова есть ТБ-4? Готовых к полету, а не на бумаге.

После некоторой паузы, из которой можно было заключить, что Рычагов находился в кабинете наркомвоенмора, Ворошилов сказал:

— Два звена. Не считая машины, которая стоит с грузом.