Заповедник гоблинов. Романы

- Мы вымираем весьма ощутимо, - сказал он, погрустнев. - Планета изменилась. Все мы, весь маленький народец и те, кто не так уж мал, спускаемся в долину, где тени густы и непроницаемы, мы уходим от всего живого, и нам настает конец. И содрогаешься, так это горько, ибо мы были доблестным племенем, несмотря на многие наши недостатки. Даже тролли, пока, они не выродились, все еще сохраняли в целости некоторые слабые добродетели, хотя и я заявляю громогласно, что ныне никакая добродетель им не свойственна вовсе. Ибо кража сажального камня - это самая низкая подлость, ясно показывающая, что они лишены какого бы то ни было благородства духа.

Он вновь поднес кружку к губам и осушил ее до дна двумя-тремя большими глотками. Затем со стуком поставил ее на стол и поглядел на еще полную кружку Максвелла.

- Пейте же, - сказал мистер О`Тул. - Пейте до дна, и я их снова наполню, чтобы получше промочить глотку.

- Наливайте себе, не дожидаясь меня, - сказал Максвелл. - Но разве можно пить эль так, как пьете его вы? Его следует хорошенько распробовать и посмаковать.

Мистер О`Тул пожал плечами.

- Наверное, я жадная свинья. Но это же расколдованный эль, и смаковать его не стоит.

Тем не менее гоблин встал и вперевалку направился к бочке. Максвелл поднес кружку к губам и отхлебнул. О`Тул сказал правду - в эле чувствовалась затхлость, отдававшая привкусом паленых листьев.

- Ну? - спросил гоблин.

- Его вкус необычен, но пить можно.

- Придет день, и мост этих троллей я срою до основания, - внезапно взъярился мистер О`Тул. - Разберу камень за камнем, соскребая мох самым тщательным образом, чтобы разрушить чары, а потом молотом раздроблю камни на мельчайшие кусочки, а кусочки подниму на самый высокий утес и разбросаю их вдаль и вширь, дабы за всю вечность не удалось бы их собрать. Вот только, - добавил он, понурившись, - какой это будет тяжкий труд! Но соблазн велик. Этот эль был самым бархатным, самым сладким, какой только удавалось нам сварить. А теперь взгляните - свиное пойло! Да и свиньи им побрезгуют! Но был бы великий грех вылить даже такие мерзкие помои, если им наименование «эль».

Он схватил кружку и рывком поднес ее к губам. Его кадык запрыгал, и он поставил кружку, только когда выпил ее до дна.

- А если я причиню слишком большие повреждения этому гнуснейшему из мостов, - сказал он, - и эти трусливые тролли начнут хныкать перед властями, вы, люди, призовете меня к ответу, потребуете, чтобы я объяснил свои мысли. А как стерпеть подобное? В том, чтобы жить по правилам, нет благородства, и радости тоже нет - скверным был день, когда возник человеческий род.

- Друг мой! - сказал Максвелл ошеломленно. - Прежде вы мне ничего подобного не говорили.

- Ни вам и ни одному другому человеку, - ответил гоблин. - И ни перед одним человеком в мире, кроме как перед вами, не мог бы я выразить свои чувства. Но может быть, я предался излишней словоохотливости.

- Вы прекрасно знаете, - сказал Максвелл, - что наш разговор останется между нами.

- Конечно, - согласился мистер О`Тул. - Об этом я не тревожусь. Вы ведь почти один из нас. Вы настолько близки к гоблину, насколько это дано человеку.

- Для меня ваши слова - большая честь, - заверил его Максвелл.

- Мы - древнее племя, - сказал мистер О`Тул. - Много древнее, думается мне, чем может помыслить человеческий разум. Но может быть, вы все-таки изопьете этот мерзейший и ужаснейший напиток и наполните заново свою кружку?

Максвелл покачал головой.

- Но себе вы налейте. Я же буду попивать свой эль не торопясь, а не глотать его единым духом.

Мистер О`Тул совершил еще одно паломничество к бочке, вернулся с полной до краев кружкой, брякнул ее на стол и расположился за ним со всем возможным удобством.

- Столько долгих лет миновало, - сказал он, скорбно покачивая головой. - Столько долгих, невероятно долгих лет, а потом явился щуплый грязный примат и все нам испортил.

- Давным-давно… - задумчиво произнес Максвелл. - А как давно? Еще в юрском периоде?

- Вы говорите загадками. Мне это обозначение неизвестно. Но нас было много, и самых разных, а теперь нас мало, и далеко не все из прежних дотянули до этих пор. Мы вымираем медленно, но неумолимо. И скоро займется день, который не увидит никого из нас. Тогда все это будет принадлежать только вам, людям.

- Вы расстроены, - осторожно сказал Максвелл. - Вы же знаете, что мы вовсе этого не хотим. Мы приложили столько усилий…

- С любовью приложили? - перебил гоблин.

- Да. Я даже скажу - с большой любовью.

По щеке гоблина поползли слезы, и он принялся утирать их волосатой мозолистой лапой.

- Не надо принимать меня во внимание, - сказал он. - Я погружен в глубокое расстройство. Это из-за баньши.

- Разве баньши ваш друг? - с некоторым удивлением спросил Максвелл.