Заповедник "Неандерталь". Снабженец (СИ)

- Нет. Это ширпотреб. Думаю, Деисус [ряд икон изображающие деяния Иисуса Христа] надо также деревянным барельефом резать. Из липы. По древнему канону. А то и из кедра.

- Жучок поест, - буркнул поп.

- Не поест, - улыбнулся я. – пропитки специальные я привезу. И от жучка, и от плесени, и от огня.

Выпили по третьей.

- Отец Онуфрий, у меня к тебе будет большая просьба.

- Слушаю тебя, сын мой.

- Люди, которые я привел из двадцатого и двадцать первого века, выросли в обществе, где семьдесят лет правил воинствующий атеизм. Храмы ломали, священников убивали, верующих всячески притесняли. В школах детей учили, что бога нет. Но это не они. Они также жертвы режима. Так что будь к ним снисходительней. Учи их добром и лаской, а не жезлом железным. И пару мне одну повенчай, а то в блуде живут, народ смущают.

- Тарабрин мне говорил про то, что тут не всё складно будет. Главное, чтобы они в ересь не впадали. Язычника легче к богу обратить, чем еретика. Но с божьей помощью справимся. – Уверенно завершил Онуфрий свою мысль.

- Вот и договорились. Теперь вижу сам, что бог есть любовь. А то боялся я, что пришлют сюда какого начётчика и талмудиста глупого и упёртого. Так и будем действовать. Ты наставляй словом, а наказывать, если надо, буду я. Как власть светская.

- Исповедаться, желания у тебя нет? – неожиданно спросил священник.

Я уклончиво ответил.

- Есть. Каюсь, отче, грешен во всём, кроме душегубства. Но тут уж судьба такая, что в других временах по-другому и нельзя. Освоимся тут, перейдем на самообеспечение, меньше грешить буду, а пока… - развел я руками.

Ну, не устраивать же брату жены подробный разбор моего прелюбодеяния с тремя американками разом? Еще Василисе настучит. А я еще жить хочу.

Но попу этого оказалось достаточно.

- Отпускаю тебе все грехи вольные и невольные в честь светлого праздника Пасхи, – торжественно произнес Онуфрий, встав и положив руку на мой склоненный затылок. - И впредь по возможности не греши. Где мне ночевать прикажешь?

- А здесь, у меня. Завтра белорусы поставят тебе разборный блок за день. Если это не грех завра работать.

- Завтра еще грех, а вот во вторник все на поле выйдут. Страду еще никто не отменял. А завтра чтобы и ты на службе был как все. На поле богу служить будем, перед тем как его орать. Молебен с водосвятием сотворю.

Постелил я брату жены раскладушку с поролоновым матрасом. Белье чистое выдал. И вышел на улицу покурить.

Вроде повезло мне с попом. И родственник. И не дурак на первый взгляд. А там будем посмотреть, как говорят в Одессе.

Разбудил меня шурин ни свет, ни заря. Темно еще было. И заставил таскать за ним походный алтарь. Сам он нес походный иконостас – складень. По виду - тяжелый.

Пришли на огороженное и уже скошенное от травы поле. Думал, что мы будем первыми – щас! Народ уже там толпился. Похоже, что всем колхозом.

Само богослужение началось с первым лучом солнца над горизонтом.

Служил Онуфрий истово, со вкусом и голос имел приятный. Чувствовалось, что дело своё попик любит. Обошел всё поле, каждя в каждый угол чем-то пахучим, но не ладаном – откуда он тут?

Мужики наши как-то быстро составили духовный хор и наизусть пели псалмы. Складно пели. Чувствовалась многолетняя слаженность в многоголосии. Чем-то это всё действо мне напомнило негритянский спиричуэл в Америке. Там он тоже возник от бедности черных христиан, которых крестили, но в общину белых не пускали.

Еще меня смутило отсутствие дьякона и остального причта.

Сто лет прошло в отрыве от осевой цивилизации, а разница между ритуалами богослужениями заметна даже такому постороннему глазу, как мой. Неужели это закон всех изолированных сообществ?

И никаких специальных облачений из дорогих тканей. В чём по улице ходит Онуфрий, в том и служит богу. Разве что разулся, когда пошел освящать земное плодородие, упряжку волов и плуг.

Так под общее пение, выбранный толпой человек, стал вести первую на поле борозду. Перед этим он встал на колени, поцеловав по очереди землю и лемех плуга. Пахал также разувшись. Босым.

Волов, наверное, Тарабрин прислал, вместе с Онуфрием – обещал ведь.

Ожидал я, что всё поле будут этой воловьей запряжкой пахать, но проведя первую борозду до конца поля, плуг выдернули и запряжку вернули к походной импровизированной церкви, где на рога волов надели венки из полевых цветов.

И снова пели. Я аж заслушался, как красиво и складно.

Потом Онуфрий провел молебен с водосвятием и благословил по очереди наших тяжеловозов и сельхозорудия. И даже монстру окропил святой водой.

По окончанию действа поклонился в пояс к народу, сказав.

- С богом, дети мои. Оратайствуте на благо людей. Таскать вам, не перетаскать урожай с этого поля.

А дальше… Дальше началась пахота. И конными плугами, и волами. Только монстра вступила, когда пришел ее черед землю бороновать. Для животных это самая тяжкая работа. Ваня Юшко был счастлив от всеобщего внимания, хотя давно должен был бы к нему привыкнуть.

Мертваго, подошел ко мне и на ухо шепнул.