И с наслаждением пнула подвернувшуюся под ноги левретку.
Женщина поднялась по ступенькам крыльца и остановилась возле умывающейся кошки. Солнце, нечастый гость в этих краях, золотило светлые волосы хозяйки и кошачью шёрстку.
— Гостей намываешь? — почесала она за ухом свою любимицу.
— Мррр, — ответила кошка и потёрлась о шершавую руку.
— Опоздала, дорогая, гость уже дома.
— Утро доброе, — из-за ограды выглянула соседка. — Я смотрю, твой старшенький вернулся. Погостить или насовсем?
— Погостить, — вздохнула хозяйка. — Погостить и попрощаться.
— Уезжает? — всплеснула руками соседка. — Куда это он?
— Хозяин его — большой учёный, древности изучает, вот и едет за ними куда-то в жаркие страны. И сына моего с собой увозит, — женщина нахмурилась и поспешила в дом.
— Сынок, — погладила она по светлым кудрям плечистого парня, который расправлялся с утренней овсянкой, — ты уезжаешь далеко и надолго. Не знаю, свидимся ли мы ещё, поэтому хочу отдать тебе это сейчас, — и протянула ему красивую коробку.
Он знал содержимое коробочки с самого детства: по праздникам мать, достав из неё ложечку, вилочку и ножик, давала их подержать своим детям.
— Матушка, оставьте лучше это моим сёстрам.
— Этот набор передаётся в нашей семье из поколения в поколение, и получает его первенец. Мне он достался от моего отца, а ему от его матери. Это семейная традиция, так было всегда. И так будет и дальше! — отрезала мать, очень гордившаяся своей родословной: её прапрабабка служила при королевском дворе.
Археологическая партия располагалась рядом с невысоким холмом, опоясанным растительностью и пластами камня самых разных цветов, отчего он выглядел огромным бутербродом, приготовленным богом себе на завтрак. Солнце ещё не дошло до зенита, но жара уже вынудила профессора, руководившего экспедицией, его помощников и слуг — словом, всех белых — убраться в спасительную тень. На раскопе работала партия местных жителей, сухих и жилистых, с тёмными от постоянного загара лицами. Держались они всегда особняком, питались отдельно, языка белых не знали, и всё общение с ними происходило через их вожака, который довольно сносно изъяснялся на европейских языках.
— Начальник, — вожак, как всегда, возник как бы из ниоткуда, — мне передали, что ты хотел меня видеть.
— Садись, — пригласил его профессор, — выпей с нами чаю.
— Нет, — мотнул головой вожак. — Говори, что хотел, и я пойду.
— Видишь ли… — профессор, не торопясь, сделал глоток чая, — видишь ли, мне кажется, что у нас пропадают вещи.
— Так кажется или пропадают? — невозмутимо переспросил вожак.
— Пропадают, — профессор стянул с головы пробковый шлем и вытер ладонью лысину.
— Какие именно вещи?
— Наши личные вещи, но чаще — находки из раскопа.
— Скажи мне, что у тебя пропало? — спокойно спросил вожак. Лицо его, заросшее буйной растительностью, оставалось невозмутимым, лишь подёргивался шрам на левой скуле.
— У меня — часы, У моего слуги — семейные реликвии из серебра. Но главное, что пропадают находки из раскопа. Как ты можешь это объяснить?
— Бог дал, бог взял, — пожал плечами вожак. — Судьба такая. Кисмет.
Солнце, доползя до зенита, стало немилосердным. Воздух был неподвижен, лишь дрожало марево над раскалённым песком.
Все в городе знали владельца лавки в конце кривой улочки, ведущей на городскую площадь, но никто не помнил его настоящего имени. На памяти горожан он всегда был Кисмет. А со временем — старый Кисмет. С утра восседал он в своей лавке, потягивая по-восточному крепкий ароматный кофе и дожидаясь покупателей. Звякнул колокольчик над дверью.
— Мир тебе, — расплылся Кисмет в улыбке навстречу вошедшему. — Как дела? Как здоровье? Что слышно?
— Всё в порядке, — усмехнулся тот, поглаживая бороду. — Вот, товар тебе принёс, возьмёшь?
Старый Кисмет перебрал товар: статуэтка, битый кувшин, тарелка с орнаментом, женские украшения, россыпь мелких монет. Что-то прикинул в уме.
— Себе в убыток… — тяжело вздохнул он. — Себе в убыток и только из уважения к тебе.
Все знали, что Кисмет скупает краденое. А потом перепродаёт втридорога. Но официально старый пройдоха считался антикваром. Он отнёс товар в кладовку.
— Вот ещё возьми… — пришедший развязал другой тюк и высыпал содержимое. На прилавке зазвенели разнокалиберные ложки, вилки и прочая мелочёвка. — Я думаю, ты не будешь внакладе.
— Погубит меня моя доброта, — перекупщик выложил деньги на прилавок и швырнул вещицы в большой ящик к остальному серебру.
— Скуповато платишь, э?
— Я же не спрашиваю, уважаемый, где ты берёшь свой товар.
Белый шрам на левой скуле бородача недобро шевельнулся, и старый Кисмет, вздохнув, снова полез в свой кошелёк.