…В глубине души я почему-то не верил, что кто-то вообще откликнется. Наверное, просто давно привык к абсолютному человеческому равнодушию и думал, что вот и сейчас никто и не вспомнит, как помогали им ребята. Я ошибся. Они пришли. Почти все. Так что осуществить наш план в жизнь оказалось легче лёгкого.
Не скажу, что я горжусь тем, что мы сделали, но и не раскаиваюсь ничуть. Этот гад ничего другого и не заслуживал…
Постепенно жизнь стала налаживаться. Только вот Астра стала бледной тенью самой себя. Она словно погасла, в ней совсем не осталось прежней энергии и внутренней силы. Поток людей, приходивших выразить соболезнования, не иссякал несколько дней. Астра механически кивала в ответ на утешительные слова, но, кажется, не очень-то вслушивалась. Мы отчаянно надеялись, что сочувствие отогреет её, старались, как могли, отвлечь — каждый по-своему. Правда, ни у кого не выходило это лучше, чем у Игоря. Он вообще старался не отходить от неё ни на шаг. Взял на работе отпуск за свой счёт, А когда отпуск закончился, попросил, чтобы кто-то из нас постоянно находился рядом, и мы не оставляли её одну.
Мне доставалась утренняя смена — когда Астра собиралась на работу, я как раз возвращался со своей. Она уходила позже других — её контора открывалась в десять. Мы с ней пили чай, и я без умолку болтал обо всём подряд, пытался её разговорить. Поначалу выходило не очень. Астра или молча кивала, или односложно отвечала на вопросы. И только об Игоре говорила охотно и подолгу — в такие моменты она отвлекалась, голос её звучал нежно, а в глазах появлялся живой блеск. Тогда я смотрел на неё и понимал, как сильно повезло Игорю…
Как-то я спросил её, почему они не завели ребёнка. Астра долго молчала, и я уже проклял свой поганый язык. Подумал: вдруг у них не может быть детей, а тут я, дурак, со своим идиотским вопросом… когда ей без того плохо. Но она, помолчав, все-таки рассказала мне. И причина оказалась куда хуже, чем я предполагал.
Когда Астре было лет десять, утилизация прознала про связь её матери с отцом. Его, впрочем, они тогда не нашли, зато мать за связь с нелегалом приговорили к сокращению срока жизни.
— Понимаешь, Никит, я сама решила не заводить ребёнка. Ну, представь себе — выпадет ему пятьдесят или пусть даже пятьдесят пять лет. Минус штрафных тридцать — и остаётся всего ничего. Пожить не успеет. Игорь, конечно, согласился. У него, правда, срок жизни нормальный, да только вот отцов в расчёт не берут, сам знаешь. А теперь, — Астра болезненно поморщилась и грустно вздохнула, — объявили амнистию нерождённому третьему поколению. То есть, роди я ребёнка сейчас, государство закрыло бы глаза на «преступление» бабушки и не стало бы отнимать у него полжизни. Да только мне до срока осталось всего одиннадцать лет…
Астра снова замолчала. В глазах у неё появилась такая пронзительная тоска, что мне стало не по себе. За последние недели на её лице появились морщинки, и я, присмотревшись в ней, вдруг впервые осознал, что Астра — старше, чем мне всегда казалось. Наверное, на самом деле ей было где-то тридцать.
Я молча смотрел на неё и ждал, не скажет ли она что-то ещё. И через несколько минут она и впрямь снова заговорила — тихо, едва слышно: