Запоздалая оттепель, Кэрны

— Кузьма! Санька моя сестра! Не соседка, не старушка стардома. Я ее как самого себя знаю. Даже лучше. Ручаться могу. Знаю ее насквозь. А потому говорю уверенно: любит она тебя! По ней вижу. Понимаю, как самого себя. Ну, сглупила, оплошалась баба! Но ведь как надолго ты ее наказал! И как сурово! Сколько она из-за тебя слез пролила, сколько ночей не спала, все мне известно, но чем я мог помочь вам? Ни силой, ни уговорами. А сами — слишком гордые и неуступчивые. Сколько раз могли вы помириться и еще больше — возненавидеть друг друга, остаться врагами на всю жизнь! Ведь ты и не догадываешься, что наболтала о тебе Саньке ее соседка — Анна. Натрепалась, будто лез к ней, хотел изнасиловать, набивался в мужья иль в любовники, обещал в гости ввалиться и добиться своего от Нюрки! Санька, конечно, поверила и всю неделю проревела в подушку, пока я не приехал. Сам ей рассказал все, что слышал от Агриппины. Выходит, не всегда плохо, когда есть любопытные. Иногда даже они умеют добрую службу сослужить.

— Анька? Вот уж не ждал… Не приведись бы уломала! Ох уж эти бабы! Чисто сороки безмозгие! Лопочут без стыда! Да я за всю свою жизнь ни единой бабы силой не добивался! Хватило их и без того! Да и то по молодости. Опосля, как оженился, ни на какую чужую не смотрел. И кроме жены, уж сколько годов ни с одной бабой не был, — признался впервые. — Не скрою, возможности имел. Но ничего не стряслось. Тебе мне брехать ни к чему, — отвернулся, приметив, как качнул головой Яков.

— Я тебе помешал. А то бы, может, была семья. И не мучились оба…

— Знаешь, Яков, не единый ты! Мой Максимка боле твово подосрал. А ить с им, коль промеж нами сладится, сустреваться придется. Зятю язык не прищемишь. Он, гад, вострый про баб потрепаться. Такое сочинит, в портках не унесешь. Уж сколько годов он с нами, а я к нему никак не обвыкну. Но дочь любит. И я терплю. Такой мой удел! И зятя не переделаю. А вот Шурка как? Она его трепачество за чистую монету принимает и верит. На што? Ему даже Ксюха, его дочь, говорит: «Пахан, кончай про блядей вякать! Тебе в твои басни в хазе никто, кроме попугаев, не верит…» Дошло? Так это дитя! А Шурка — всерьез! А если он сызнова? Она опять хвост подымет? Начнет на моей спине коромысло в обрат выправлять?

— Я сам с ней поговорю. Ну а ты с зятем. Пусть даст ей привыкнуть ко всем. К их хорошему. Так проще, попробуй убедить его. А я Шурку подготовлю. Настрою на верное восприятие. Ну и скажу, что иначе сошлю в монастырь, сам отвезу…

— Так она не просилась сама? — спросил Кузьма.

— Нет! Просила об одном — с тобой помирить. Поверь, это не легче, — сознался Яков и рассмеялся. — Не обижайся. Не первый месяц искал возможность поговорить с тобой вот так — начистоту, откровенно. Но не решался, не получалось. Язык не поворачивался. Стыдно было. Да и какое право имел навязывать свою сестру?

…В ближайший выходной, как и условились, Кузьма отправился к своим готовить почву, а Яков — к Саньке, для последнего, самого серьезного разговора. Встретиться решили вечером в воскресенье.

Кузьма для этого особого случая даже костюм достал, туфли, которые не первый год лежали в коробке ненадеванными, голубую рубашку. Тщательно побрился. Купил конфет и жвачек внукам, шампанское невесткам, водку для разговора с сыновьями и зятем. Он тщательно обдумал, с чего начнет весь разговор, как урезонит Максима, убедит сыновей и невесток, дочь, как поговорит с Женькой. Внук, в том он был уверен, конечно, поймет его и поддержит.

Кузьма, одевшись, рано утром вышел во двор. Завидев его принаряженным, старики и старухи, ожидавшие к себе гостей, дара речи лишились. Впервые увидели его в отглаженном костюме, при галстуке. Иные даже не узнали враз. И зашептались:

— Расписываться поехал в ЗАГС! Свадьба у него! Не иначе! Вон как прибарахлился. Одеколоном аж до пятого этажа достал!

— И не он женится! Где ему на стороне приглядеть? Когда время было? Он из своих возьмет. Тут что-то другое стряслось у человека. О чем пока говорить рано. Нуда вернется, скажет! — говорила Глафира.

Кузьма вошел в автобус. И вскоре вышел на знакомой остановке. Глянув на часы, пожалел, что поторопился.

«Мои небось еще спят. Зазря в эдакую рань нагрянул», — подумал с сожалением. Но едва вошел во двор, увидел, что вся семья уже на ногах.

— Ой! А кто это? Что за мудак заявился? — не узнала Кузьму Ксюшка. Но, вглядевшись, бросилась к деду с визгом.

— Ну давай, налоговая инспекция! Проверяй карманы! Чур, не все! Половину младшим оставь! — предупредил внучку.

Женька накачивал колеса велосипеда. Увидев Кузьму, обрадованно кивнул головой. Позвал к себе:

— Не обидься. Скоро закончу! За няньку тебе спасибо! Ох и классная тетка! Мы с ней уже дружим. Не знаю, что делали б без Лидии. Она мне почти заменила пацанов. Знаешь, как рубит в технике? Лучше мужиков! Она отцу помогла машину отремонтировать. Максим ее признал. Не болтает при ней всякое. И мелюзга к ней уже привыкла. Нот если б ты женился на ней! Как здорово было б всем! Она своей стала б, родной, не беженкой, не нянькой! И снова все вместе жили б! А? Дед?