Читаем Запоздалый суд (сборник) полностью

Федор Иванович думал, что после нынешней поездки забот у него прибавится. Лесникам на кордоны надо проводить электричество. Да, это недешево, расстояния большие, не раз в Чебоксарах об этом придется разговор вести. Но — делать надо. Надо, чтобы и у лесников были и телевизоры, и холодильники, чтобы они жили, как и все люди живут… И насчет пасек надо подумать. Нельзя ехать на одном энтузиазме Максимов Алексеевичей, энтузиазму нужна деловая поддержка. А то мед все любят, считают его вроде бы даровым продуктом, однако же возиться с пчелами никто не хочет. Нелепость какая-то!.. А грибы? Вот уж воистину даровой продукт, бесплатный дар леса. И какой вкусный и питательный продукт! А взять не можем… Завтра же надо собрать в райкоме заготовителей. И заводы пусть в выходные дни вывозить рабочих по грибы. Разве плохо, если в каждом доме будет вдоволь их сушеных, соленых или маринованных?!

Четыре года живет Федор Иванович в этом районе. И с каждым годом ближе, понятней становятся ему и поля, и соленья района, и люди, живущие в этих селеньях, в здешнем городке. По утрам, пока еще нет посетителей, любит Федор Иванович мысленно оглядеть из райкомовского Кабинета свой район. И замечает, что взгляд его с каждым новым годом становится вроде бы пошире и проникает все глубже и глубже.

В глубину лесных проблем он за нынешний день, понятное дело, еще как следует не проник: все тут не так просто. Но, возвращаясь вот сейчас из поездки, он знал, что после нынешнего дня его секретарский взгляд на район стал еще шире. А что забот и хлопот прибавилось — что ж, такая уж у него работа. Волков бояться — в лес не ходить…

А еще он представил, как завтра утром к нему в кабинет придет Александр Анатольевич и донельзя удивится, узнав, что первый секретарь райкома провел целый день в обществе «скучного деляги», как он честит Леонида Семеновича. И Федор Иванович не будет ни в чем разуверять второго секретаря, а только напомнит народную мудрость насчет пуда соли и добавит, что они, руководители райкома, с Леонидом Семеновичем не только пуда соли не съели, а даже по тарелке супа вместе не выхлебали…

Только уже перед самым городком Федор Иванович очнулся от своих мыслей и заметил, что дождя здесь нет. Вроде бы все время шел за ними вдогонку, а тут отстал.

«Ну, дорогу-то мы ему показали. Может, к ночи соберется… Надо, надо полям дождя!»

Перевод Семена Шуртакова

<p>Мои счастливые дни</p></span><span></span><span><p><sup>(повесть)</sup></span><span></p><p>ЧАСТЬ ПЕРВАЯ</p></span><span><p>1</p></span><span>

На улице уже стояла непроглядная темень, и даже когда глаза пообвыкли, я едва различал ступеньки крыльца. Но в небе было густо от звезд, и оно казалось совсем близким, особенно искрящаяся полоса Млечного Пути — словно что-то земное, здешнее, как запах яблок, которым, кажется, дышит не только вся уснувшая деревня, но и весь этот притихший, успокоившийся на ночь и очарованный мир.

Впрочем, тишины-то особой и нет пока возле правления: гудят машины, в свете фар промелькивают люди, перекликаются, собираясь в свои компании:

— Эй, Кесьтук! Где ты там? Каждый раз тебя ждать!..

Кесьтук? Нет, я не знаю его по имени, хотя, может быть, и не раз видел. И кто его кличет, тоже не могу узнать по голосу, хотя — ясное дело — это один из тех, кто сидел только что на собрании и поднимал за меня руку — ведь проголосовали единогласно, и Бардасов тут же хлопнул меня по плечу, как друг, и громко сказал:

— Поздравляю, комиссар! — И улыбался такой широкой светлой улыбкой, что я даже смутился, хотя, честно сказать, это был первый миг, когда я перестал сомневаться в своем согласии работать в колхозе. Да и это — комиссар…

— Эй, Кесьтук, мы поехали, догоняй!..

— Федор Петрович! Где Федор Петрович?!

Может, это зовут и не того Федора Петровича, не ставшего в этот вечер секретарем парткома, как это вроде бы намечалось, может, есть в колхозе другой Федор Петрович. Но вот уж кого мне было жалко на собрании, так это Федора Петровича, когда председатель Бардасов прямо так во всеуслышание заявил:

— Ты языком только работаешь, Федор Петрович, а нам в колхозе нужен настоящий работник, — И точно заслонку открыл — критика так и хлынула на бедного Федора Петровича: и что за двумя зайцами гонится, работая учителем в школе и за секретаря парткома получает, что в бригадах не бывает никогда… А под конец выскочил маленький мужичок, худой, как цыпленок, в засаленном галстучке, и визгливым тонким голоском выкрикнул:

— Я всю правду скажу, всю правду! — И мне показалось, что сейчас он выдаст такое обвинение, что все прочие покажутся детским лепетом. Однако этот маленький мужичок, фамилия которого была, как ни странно, Карликов, только и высказал: — Не работал он с коммунистами попутному! Вот!.. И все, — и, страшно сверкнув глазами на Федора Петровича, опустился на место, — словно в яму провалился. Но стоило закончиться собранию, как этот Карликов оказался за спиной Бардасова и поддакивал ему, и мне сладко улыбался маленьким молодым личиком. По Бардасов не обращал на него никакого внимания и даже не посмотрел на него, когда сказал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза