Запределье. Осколок империи

«Ну и ладно. Не мешает проветриться, — Еланцев водрузил на седую голову белую фуражку с кокардой давно не существующего в „большом мире“ государства и одернул летний френч. — Все равно дела сегодня как-то в голову не лезут…»

— Ну-с, — улыбнулся он. — Ведите…

* * *

— Машенька опять грустит, — сообщил Ванечка Вере, читавшей в тенечке книжку. — Поиграй с ней, Верочка, а?

— А ты сам? — заложила страницу девушка сорванным с дерева листком.

— А я не умею, как ты, — хитро улыбнулся мальчик.

— Ох, хитрец, — засмеялась та, откладывая книгу на расстеленный на траве платок. — А то я не знаю.

Верочка Званцева была одной из тех нескольких старших подростков, что пережили недавнюю «детскую чуму». Если быть точным, то она была самой старшей из них — в то лето ей шел шестнадцатый год. И как для многих из перенесших странную болезнь, она не прошла для нее даром…

Умерших от «чумы» было относительно немного, но далеко не все выздоровели полностью. Очень многие и после полного исчезновения симптомов болезни производили впечатление нездоровых. Переходящая в апатию задумчивость, отсутствие интереса к обычным в их возрасте играм, замедленная реакция… Новоросские медики серьезно опасались, что неведомая инфекция привела к необратимым изменениям в мозгу детей и подростков. Оно и неудивительно, если учесть, что большую часть времени у них тогда держалась температура за сорок градусов. Как это водится и при обычных заболеваниях, могли остаться различные осложнения. По прикидкам профессора Серебренникова, таких «осложненных» было не менее сорока процентов от числа всех заболевших, и выяснить точное их число не представлялось возможным — многие крестьяне, обозленные бессилием врачей в отношении их чад, наотрез отказывались беседовать о состоянии детей.

Обычные дети сторонились «чудных», дразнили их и всячески шпыняли, поэтому те чаще всего либо сидели безвылазно по домам, либо собирались в стайки и проводили время вместе. Если бы взрослые задались целью выяснить, чем занимаются их «чудные» дети, то были бы немало удивлены: они не играли друг с другом, почти не разговаривали между собой. Непривычно тихие дети сидели день-деньской где-нибудь в укромном уголке или медленно бродили, так же стараясь не попадаться никому на глаза. Наблюдатель был бы удивлен постоянным составом таких «компаний», сложившихся раз и навсегда. Там не было ссор и никто не покидал свой круг из-за обид на товарищей. Самое же странное, что состояли такие «стайки» из детей всевозможных возрастов — от едва вставших на ноги до вполне самостоятельных подростков, причем и мальчиков и девочек. Не было различий и по сословному признаку: в одной и той же группе легко уживались дети крестьян и офицеров, казаков и чиновников. Занятые своими будничными делами взрослые только рады были, что их «убогие» отпрыски нашли себе занятие по душе и никому не мешают.

И еще одно: «стайки» перемещались строго в границах избранных ими территорий, никогда не забредая на «чужие», хотя конфликтов между двумя группами никогда не возникало. Но мало кого интересовало поведение «странных» детей…

Маленькая Машенька, бледненькая, худенькая, похожая в своем нарядном платьице на куклу, сидела на травке прямо посреди лужайки и смотрела прямо перед собой огромными голубыми, тоже кукольными глазами. Личико ее не выражало ровным счетом ничего, и с чего ее приятель взял, что ей грустно, было совершенно непонятно. Когда двухлетнему существу грустно, это обычно сразу видно всем на свете…

Но Верочка не размышляла об этом. Девушка, совсем не думая о платье, тоже опустилась на колени рядом с застывшим, как маленькое изваяние, ребенком. Видя это, остальные дети тоже начали проявлять интерес. Если можно так назвать то, что они наконец изволили обратить внимание на своих соседей.

Верочка подняла ладони на уровень глаз и принялась изучать что-то, казалось расположенное между ними. И несколько минут спустя между девичьими ладошками из сгустившегося воздуха действительно появилось нечто…

* * *

— Вы видели? — прошелестел Модест Георгиевич на ухо генерал-губернатору. — Вы видели это?

— Вы уверены, что это — не иллюзия? — ответил Владимир Леонидович, стараясь унять расходившееся сердце.

— Но вы же сами видели…