Запределье. Осколок империи

— Как прикажете, ваше благородие. Я тут, поблизости буду. Если чего нужно будет — стучите в дверь, не стесняйтесь. А теперь извиняйте — запру я вас. Так положено…

Металлическая дверь захлопнулась за Алешиной спиной, и он ощутил, как по его спине пробежал холодок.

«Будто дверь склепа, — мелькнула мысль. — Могила для живых…»

Петя лежал на узенькой койке, был бледен и, как в первый момент показалось Еланцеву, не дышал.

— Петя… — тихонько позвал он, и темные набрякшие веки «покойника» дрогнули, поднимаясь.

— А, это ты, — без всякого выражения произнес Спаковский, остановив свой блуждающий взгляд на госте. — Проходи, присаживайся… В ногах правды нет…

Он тоже казался постаревшим на десять лет. Может быть, из-за щетины, порядком отросшей за несколько дней на подбородке.

— Бритвы мне не дают, — улыбнулся Петя, перехватив взгляд Алексея и проведя исхудавшей рукой по подбородку. — Боятся, наверное, что перережу себе горло… Буду отращивать бороду. Как думаешь: мне пойдет?

— Вряд ли, — честно признался Еланцев, усаживаясь на деревянный табурет.

— Ну, какие новости на воле? — как ни в чем не бывало, спросил Спаковский, садясь на постели и зябко кутаясь в тоненькое одеяло: в камере было прохладно. — Кого из наших видел?

— Всех ваших арестовали, — пожал плечами Алексей. — Если ты имеешь в виду членов вашего «Единства».

— Ты и это знаешь… А скажи мне, друг мой: не ты ли нас заложил своему батюшке?

— Думай, о чем говоришь, Петр. Если бы я тогда донес на вас, то ничего бы этого не случилось — вас бы арестовали в тот же вечер.

— Это точно, — улыбнулся Спаковский. — Я рад, что не ошибся в тебе. Жаль, что тебя не было с нами.

— А мне не жаль! Ты знаешь, что вас будет судить военно-полевой суд? Тебе известно, что это значит?

— Суд скорый и правый, — пожал плечами узник. — Папаша уже сообщил тебе, что нас ждет?

— Что ждет? Виселица!

Петя вздрогнул и потупился. Когда он снова поднял глаза, они подозрительно блестели.

— Маму жалко… Твой отец хочет нас непременно повесить?

— А тебе хочется расстрела? А, может быть, гильотины, как французскому революционеру?

— Я бы не горевал, если бы все эти вещи меня миновали.

Друзья помолчали.

— О чем вы думали, когда устраивали этот заговор?

— О чем?.. Ты серьезно думаешь, что Новая Россия сможет долго просуществовать в изоляции от внешнего мира?

— Просуществовала же десять лет…

— Да, просуществовала. Пока большевикам было не до нас. Стоит им заняться освоением здешних мест, и мы окажемся заперты тут, как крысы. И выродимся за два-три поколения. Если из глубин Запределья не придет еще какая-нибудь напасть. В этот раз нам повезло — погибли только дети…

Спаковский сглотнул, помолчал и продолжил:

— А если в следующий раз грянет что-нибудь вроде чумы настоящей? Месяц, и тут останется ни души. У Новой России нет будущего без Советской России. Там сейчас правят совсем не те люди, что десять лет назад…

— Сталин?

— Хм, да ты прямо знаток Советской России… Хотя бы и Сталин. Ты знаешь, что Лев Троцкий, так досаждавший нам в Гражданскую, отставлен от всех постов и сослан в Туркестан?

— О чем это говорит?

— О том, что большевистский эксперимент провалился и свернут за ненадобностью! Красные уже готовы не только к разрушению, но и к созиданию. Ты бы знал, какие сейчас идут по всей России великие стройки! Беломорканал, Днепрогэс…

— И что эти каналы дадут нам?

— Что? Главное, что мы можем дать им! Огромный мир, полный природных богатств! За одно это красные простят нам прошлое…

— А почему они должны нас прощать? Прощать за то, что у нас отняли все, за то, что убивали и насиловали нас? Прощать за то, что нас лишили Родины? Прощать должны мы… К тому же — почему ты думаешь, что они были бы настолько нам благодарны за открытие Нового Мира? Он их устроит и без нас. Мы же не коренные жители, с которыми нужно считаться, — одной братской могилы хватит на всех.

Петя молчал. Ему нечем было возразить старшему другу. Он и сам за проведенные в одиночке дни и бессонные ночи сотни раз пожалел, что, как неразумное дитя, влез во взрослые серьезные игры. Поддался выпестованной им же самим химере. Как хотелось ему, домашнему ребенку из интеллигентной семьи, вернуться сейчас под отчий кров, где его так любили, холили и лелеяли. Выспаться под теплым одеялом, на пуховой перине, взбитой заботливыми мамиными руками, снять с полки книжного шкафа любимую книгу и читать под зеленым абажуром, хрустя чем-нибудь вкусненьким… Нет, впереди его ждала лишь промозглая камера, жесткая койка, душная вонь параши, неудобоваримая баланда и жиденький чаек вместо домашней снеди. А в недалекой перспективе — позорный эшафот и пеньковая петля…

— Это не ты хотя бы стрелял в отца Иннокентия? — нарушил Алексей затянувшееся молчание, вслушиваясь в мерные шаги тюремщика, доносящиеся из коридора.

— Нет, — помотал опущенной головой Спаковский. — И никто из наших. У нас вообще не было оружия. Мы лишь читали доставленную извне литературу, строили планы… Вооруженная борьба была впереди, в отдаленной перспективе…