Запрещенная фантастика

Но почему-то он подсознательно, даже когда пялился на улицу через подвальные окошки их пекарни, всё надеялся отыскать взглядом именно её. А ведь знал – она тоже днём работает. Причём – даже в той же пошивочной мастерской, что и его мать. Но расспрашивать…

И вот сейчас его больше всего настораживало то, что она… Вроде бы смущалась, когда видела его. Но…

Но посматривала-то она – не на него!

А на раба Иброхима. Для чего, похоже, и слонялась столь рано вокруг Фермы.

Да, Валд мог себе честно признаться: он пока и ростом не вышел, и фигурой. И лицом.

А у Иброхима как раз всего этого-то… Вот только воняет от него!

Но, похоже, Анни это почему-то не смущает и не останавливает. Странно.

Рассказать о ней? Отцу? Полковнику? Или… Это будет подло?!

Или подлостью будет как раз то, что он, Валд, видя, как нарушается Устав, и уклад жизни его Общины, молчит?! Как сказал отец – они должны беспощадно изгонять тех, кто позволит себе «смешанные браки».

Браки-то – браки… Ну а как – насчёт Любви?!

Может ли Закон, воплощённый в Устав Колонии, запретить Любовь?..

Так и не найдя удовлетворительных ответов на эти мысли, он незаметно уснул.

Утром проснулся раньше обычного – даже до звонка будильника.

Но лежал.

Думал.

Поутру думается всегда лучше – нет усталости, и мешающих сосредоточиться эмоций. А уж этого добра у него вчера!..

Затем, когда по сигналу встали все, поднялся и он. Да, чёрт его задери, он сделает это – он должен точно убедиться!

К входу на Ферму Валд дошёл ещё в темноте. Тихо забрался по лестнице ближайшей башни до выхода на Стену. Порадовался, что там сейчас нет часовых – необходимость в них отпала после того, как отряд позапрошлогодней экспедиции снял терморадар с боевого самолёта. Там, на военной базе Слидстром. Теперь желтые или оранжевые на общем сером фоне силуэты людей отлично видно за три километра. Хоть в темноте, хоть днём.

Вдоль бойниц по проходу он крался так тихо, что ни один камешек не чиркнул…

Вот и вход на Ферму.

А кто это стоит там, в темноте, словно часовой на посту? Переминается с ноги на ногу – видать, уже мёрзнет на сентябрьском ветру…

Иброхим.

Так. Теперь посмотрим… Ага – вон она бежит: быстрая, как лань, и бесшумная, словно рысь. И красивая, зараза такая, как, как… Богиня! А сколько раз она уже снилась ему, грациозно извиваясь, загадочно улыбаясь, приподнимая игриво край юбки, и заставляя метаться, словно сумасшедшего попугайчика, жившего одно время в пошивочной мастерской в клетке, сердце!.. И стыдливо вытирать утром испачканные штаны.

Ах, вот так, значит…

Они без долгих объяснений сразу принялись обниматься и целоваться. Ну всё.

Он узнал, что хотел.

И это – вовсе не ревность клокочет в груди, подступая к горлу, словно рвота, а, а… Ощущение своей гражданской ответственности! Перед своей Общиной!

В дверь кабинета полковника Уле Толлефсена Валд стучал осторожно.

Не то, чтобы из соображений субординации, а…

А всё ещё сомневался – правильно ли он поступает?!

Действительно ли в таком деле, как Любовь возможно… Попустительство? Сочувствие? Компромиссы? Или…

Или с их Законами компромиссы – непозволительная пагубная роскошь?!

Однако когда изнутри послышался возглас: «Войдите!», Валд вошёл, прочистил горло, отдал честь.

И чётко, без хождения вокруг да около, доложил об увиденном.

То, что полковник грамотно руководит Общиной, Валд понял уже на следующий день: спрятавшаяся в засаде группа захвата поймала с поличным Анни и бобара на следующее же утро. Слухи об этом вопиющем факте разошлись еще до обеда…

Анни посадили в обычную камеру, бобара – в карцер.

Суд над Анни назначили на воскресенье, сразу после молебна.

И проходил он, разумеется, в том же зале, что и служба – другого подходящего, куда могли бы поместиться если не все желающие, то хотя бы большинство членов Общины, не строили. Да и правильно: всё равно такой зал большую часть времени пустовал бы. А зимой такой и без того трудно обогреть, хоть дров у них и полно…

Сегодня даже сестра Серафина, тайная почитательница и последовательница, как были уверены многие, покойной Кайсы, не падала в проходе на колени, и не билась лбом о пол в порыве показной истовости… Чуяла – людям не до ее показухи.

Дух ожидания, предвкушения «шоу», так и витал в воздухе.

– Внимание, граждане Лонгйяра! – голос полковника, взошедшего на Кафедру почти сразу после священника, заставил тут же улечься поднявшиеся было гул и шарканье ногами, – У нас сегодня экстренное заседание. Суда.

Вот уж не думал, что придётся проводить слушание по такому поводу, но… – полковник дёрнул раненным во время одного из первых набегов плечом. – Обвиняемая Анни Педерсен! Выйдите сюда!

Она вышла – маленькая и хрупкая. Однако головка гордо вскинута, словно она собирается не оправдываться, а наоборот – нападать на них. Обвинять. В том, что законы Общины – неправильны. И что есть законы – выше их законов! Человеческие…

Полковник дал всем посмотреть на Анни. Выдержал он для этого огромную паузу.