Запрещенная поэзия и проза русских классиков. Мои грехи, забавы юных дней

Вдруг Ирина почувствовала, как что-то огромное, горячее и толстое вошло в нее с такой силой, что она пошатнулась и опустилась ниже, но чьи-то руки подняли ее и повернули к себе. Она схватила руками поразивший ее член и снова ввела в пульсирующее увлажненное отверстие, ноги повисли в воздухе, бедра, поддерживаемые руками Владимира, дышали силой женщины. В том, что это был Владимир, Ирина не сомневалась. Владимир понес ее по комнате и каждый раз, когда он опускал ее на огромный сочный член, из груди Ирины вырывался стон наслаждения. Она ощущала, как он чего-то касался внутри ее тела, и в эти мгновения по телу Ирины разгуливала жаркая волна сладострастия.

— Я хочу вас обоих… — страстно шептала она, когда Владимир опустил ее на пушистый ковер. Ирина губами потянулась к Дмитрию:

— Ты тоже мой. Вы оба мои… Я хочу вас! — шептала она, тяжело дыша, судорожно хватая ртом член Дмитрия.

Ноги ее были раздвинуты. Свет, отбрасываемый розовой лампой, падал ей между ног. В ореоле темных блестящих волосков алело отверстие, а над ним шевелилось что-то наподобие маленького сосочка. Этот сосочек приковал к себе взор Владимира. Он приблизился к нему и стал водить языком вверх-вниз. Вдруг Ирина стала быстро двигать бедрами. Зрелище этого экстаза пробудило во Владимире настоящего мужчину. Он схватил двумя пальцами отверстие и стал его растягивать, пропуская в него свой член…

В изнеможении Ирина откинулась на подушки.

— Мне жарко, — чуть слышно прошептала она.

Владимир с Дмитрием отнесли ее в ванную, где, весело смеясь и брызгая водой, они вместе выкупали ее…

Последний месяц на курорте прошел в угаре любви и страсти.

Последняя ночь была повторением первой. А сегодня Ирина уезжала. Мужчины провожали ее. На вокзале Дмитрий отошел в сторону, а Владимир все смотрел на Ирину, взгляд ее звал… Он быстро вскочил на ступеньки вагона и вбежал в купе. Руки Ирины обхватили его за шею и притянули к мягким покорным губам. Она повернула ключ в двери. Владимир схватил Ирину, его член на ощупь вонзился в нее с какой-то отчаянной яростью. Ей было в одно время и приятно, и очень больно. Она впервые ощущала такое. Ее тело извивалось в руках этого темпераментного мужчины, торопясь в эти минуты отдать все до конца. Они легли на полку. Несколько раз Владимир пытался вытянуть свой разгоряченный член, но она не хотела отпускать его. Поезд тронулся, Владимир последний раз выпустил в нее мощную струю живительной влаги, оставив измученную, истерзанную, отдавшую всю себя Ирину лежать в купе, бросился к выходу. Владимир спрыгнул на ходу и некоторое время бежал за поездом. Все было кончено. Кончилось это неправдоподобное счастье. Эту женщину он никогда не забудет. На горе или на радость встретил он ее?

Сергей Есенин

* * *

Ветер веет с юга,

И луна взошла,

Что же ты, б…га,

Ночью не пришла?

Не пришла ты ночью,

Не явилась днем.

Думаешь, мы д…?

Нет! Других е…!

* * *

Не смотри, что рассеян в россыпь,

что ломаю и мну себя.

Я раздел эту девку — Осень,

и забылся, ее е…

Ах ты с…! Такое тело

меж б… мне не сыскать!

Сладкой влагой плодов вспотела,

кольца ягод в твоих сосках.

Распахнула! О алый бархат

губ и губ! сумасшедший визг!

Не могу!!! позовите Баха!

он напишет «сонату п…».

Ах пора ты моя живая!

Голова — голова — м…

Разрывает меня, сжигает,

я кончаю… простите мне.

Параграф № 6 Чтиво, вызывающее омерзение и ужас

Леонид Андреев В тумане

Рассказ

В тот день с самого рассвета на улицах стоял странный, неподвижный туман. Он был легок и прозрачен, он не закрывал предметов, но все, что проходило сквозь него, окрашивалось в тревожный темно-желтый цвет, и свежий румянец женских щек, яркие пятна их нарядов проглядывали сквозь него, как сквозь черный вуаль: и темно и четко. К югу, где за пологом туч пряталось ноябрьское низкое солнце, небо было светло, светлее земли, а к северу оно спускалось широкой, ровно темнеющей завесой и у самой земли становилось изжелта-черным и непрозрачным, как ночью. На тяжелом фоне его темные здания казались светло-серыми, а две белые колонны у входа в какой-то сад, опустошенный осенью, были как две желтые свечи над покойником. И клумбы в этом саду были взрыты и истоптаны грубыми ногами, и на сломанных стеблях тихо умирали в тумане запоздалые болезненно-яркие цветы.

И сколько ни было людей на улицах, все торопились, и все были сумрачны и молчаливы. Печален и страшно тревожен был этот призрачный день, задыхавшийся в желтом тумане.