Запрещенные друг другу

Осинская замерла. Пускай только скажет, что не влечет к нему. Не поверит. И эта дрожь по её телу, и мурашки, которые он успел почувствовать, а самое главное — загнанный взгляд. Его не обманешь. Уже нет.

— Ты понял, о чем я! — припечатала, сбрасывая с себя обнаглевшую руку.

— Не-а, я непонятливый. Объясни, пожалуйста.

Юля закатила глаза.

— Я знаю таких, как ты. Вам лишь бы поиграть на чувствах. Для вас девушка — это трофей. Чем больше их побывало в ваших постелях — тем выше вы несетесь. Так вот Маринка — не трофей, ясно? И я не позволю играть с её сердцем.

— Уверенна, что знаешь? — уточнил насмешливо.

— На все сто! У тебя на лбу всё написано.

— А ты себя видела?

— Что-о-о?! — округлила глаза, захлебнувшись от возмущения.

— Актриса из тебя х**вая, вот что.

— Да ты!.. — обалдела она, хватая ртом воздух. — Проспись лучше. И вообще, одно мое слово — и Марина бросит тебя!

— Юля-я-я… — накрыл лицо ладонями, простонав сквозь смех. — Не связывайся со мной. Не советую. — И убрав руки, окатил её холодом: — Растопчу ведь. Уничтожу.

Не угрожал. Отнюдь. Предупреждал. Просил в первую очередь за себя. Одна надежда на её благоразумие. Пускай держится от него подальше. Не подпускает к себе, гонит в шею, иначе…

Если она и хотела что-то сказать, то не успела. С появлением Марины Юля шумно и раздраженно выдохнула, вернулась на диван, словно пытаясь увеличить между ними расстояние, схватила бокал с соком и сделала большой глоток.

Вал довольно улыбнулся. Не зря его сердце металось в агонии. Из неё, и правда, паршивая актриса.

Всю дорогу Глеб только то и делал, что расхваливал неожиданно свалившегося на голову друга.

Юле бы помолчать, посидеть в абсолютной тишине, попытаться собраться с мыслями, так нет же… целых тридцать минут над ухом: Матвей да Матвей, Цыга да Цыга.

Как же хорошо, что они пошли в клуб. Не согласись он — не повстречался бы с другом, не провел с пользой время.

— А ты провел его с пользой? — удивилась Юля, отлепившись от стекла. Её до сих пор сотрясала мелкая дрожь. Длинные пальцы никуда не делись, они продолжали ласкать её спину, возбуждая и одновременно будоража воображение.

— А как же! — И не думало идти на спад воодушевление мужа, — Матвей отныне будет жить в нашем городе. Вернулся он, понимаешь? И я поддерживаю сей порыв, давно пора. Наш город нуждается в таких специалистах. Пускай осматривается, расчищает себе почву, находит единомышленников, я за любой кипишь, лишь бы подвинуть Студинского.

— Долго ждать придется, — заметила сухо Юля, не разделяя его восторг. — Егор Андреевич ещё четыре года будет у руля, так что…

— Ой, Юля, сразу видно, ни черта ты не понимаешь, — снисходительно улыбнулся Глеб. — Москва ведь не один день строилась. Человек со связями, причем хорошими, но на всё нужно время. Сейчас он дорожку проложит, роддом подламчит, закупит аппаратуру в больничку и всё… народ подтянется, воздвигнет на пьедестал. Это хорошо, что есть четыре года, будет где развернуть свою деятельность, заручиться поддержкой. Так что передай Маринке, чтобы не спешила там особо с Валиком, — гоготнул, сворачивая на утопающую в свете фонарей улицу, — а то может остаться у разбитого корыта.

— Она с ним не из-за денег, если ты ещё не заметил, — толкнула вперед дверцу, выбираясь из салона. Все эти эмоциональные качали изрядно потрепали её нервную систему. Поскорее бы принять душ и завалиться спать.

— Ага, ещё скажи, что там любовь до гроба. Пару лет — и увидишь — разбежатся они аж бегом. Валику надоест одна и та же рожа по утрам, а Маринку потянет на сверстников, — пошел следом за ней муж, продолжая неосознанно капать на расшатанные нервы. — Это сейчас разница между ними не бросается в глаза, а вот потом…

Что потом — не договорил, и так понятно. Юля бы ещё могла поспорить, озвучив избитое высказывание о силе любви, и что если любишь всем сердцем, то не обращаешь внимания, сколько кому лет, но промолчала. Стала бы спорить, переубеждать, будь Глеб не прав, но после сегодняшнего общения с Дударевым она уже ни в чем не уверена. Маринка, да, там всё ясно и просто, а вот Вал… В жизни не встречала столь обнаглевшего, самоуверенного типа.

Что он ей там сказал? Что у неё на лбу всё написано? Что именно? Совсем оборзел. Мало того, что днем едва не раздел глазами, так ещё и вечером добил.

— Доброй ночи, Надежда Павловна, — поздоровалась к вышедшей навстречу нянечке. — Как Саша?

— Всё хорошо. Спит. У вас просто замечательный сын, проводить с ним время — одно удовольствие, — рассыпалась та в похвалах, принимая оплату.

— Это вам спасибо, — проводил её до дверей Глеб. — Спокойной ночи.

— Взаимно. Если что — звоните, с радостью помогу.

Когда за ней закрылась дверь, Юля сняла туфли, бросила на диван сумочку и поднялась к сыну. Сашка спал на бочку, подложил под щеку ладошку и по-смешному приплямкивал. Привычка, оставшаяся с ним с младенчества. Раньше, когда он издавал подобные звуки, Юля всегда знала, что её сынишка проголодался.

— Роднулечка мой, — присела на корточки возле полуторной кровати, перебирая с любовью волнистые прядки. — Как же я тебя люблю.