Запрещённый приём

Спасибо, господи, мы наконец-то приехали. Может, если мы займемся работой, Олаф прекратит свои романтические поползновения в мою сторону. Это, конечно, лучше, чем если бы он пытался меня убить, но правила убийств мне известны, а вот отношения сбивают меня с толку. Отношения с Олафом — это вообще смешно, как будто встречаешься с Годзиллой и надеешься, что Токио все-таки уцелеет.

Никки потянулся ко мне и сжал мое плечо, чтобы напомнить о том, что он рядом. Отношения с ним были из числа самых простых в моей жизни. Когда я слушала, как он объясняет все это Олафу, я поняла, что вещи, которые были очевидны для меня, на самом деле чертовски сложны для Никки.

— Меня это не парит. Я люблю тебя и знаю, что ты меня тоже любишь, потому что я это чувствую. — Сказал Никки, прислонившись настолько близко, насколько ему позволяли ремни безопасности.

— Что тебя не парит? Почему ты это сказал? — Спросил Олаф, выруливая к подъездной дороге.

— Я отвечаю на мысли Аниты.

Олаф покосился на Никки, потом на меня.

— Когда ты говорила, что не хочешь кормиться на моем гневе, потому что боишься того, что можешь со мной сделать, ты это имела в виду?

Я качнула головой, пожимая плечами.

— Вроде того. Не кормление на гневе привязало ко мне Никки, но заставило меня задуматься о том, на ком я кормлюсь и с какой целью. С Никки я это сделала намеренно. Но я терпеть не могу делать это случайно.

— Я тебя похитил и помогал своему прайду угрожать тебе убийством тех, кого ты любишь. — Заметил Никки.

— Я не говорила, что сожалею о том, что использовала единственное оружие, которое вы, ребята, мне оставили, чтобы превратить тебя в своего союзника, но сама мысль о том, что я могу сделать из тебя настоящего раба, и ты никак не сможешь защититьсяот этого, пиздец как меня пугает.

— Ты не такой плохой человек. — Сказал Никки.

— К счастью для тебя. — Ответила я.

— Я знал Никки до тебя. Будь он на твоем месте, он поступил бы, как плохой человек. — Заметил Олаф.

Я посмотрела на Никки. Он мне улыбнулся. Я улыбнулась в ответ.

— Мы с Никки это уже обсуждали.

— И что ты думаешь о его прошлом? — Поинтересовался Олаф.

— Я думаю, та стерва, которая считала себя его матерью, превратила его в социопата. А еще я думаю, что связь со мной помогает ему нащупать свои собственные эмоции, которые повредил абьюз.

— В таком случае, Никки не такой, как я, Анита. Внутри меня нет тех эмоций, которые ты могла бы нащупать.

— Если бы в тебе не было сокрыто больше, чем ты сам думаешь, ты бы не пытался встречаться с Анитой. — Возразил Никки.

Олаф застыл — его руки сжали руль внедорожника так сильно, что тот издал протестующий звук, как будто вот-вот был готов сломаться. Олаф убрал руки с руля.

— Я не способен на любовь.

— Ты в этом уверен? — Поинтересовался Никки.

Олаф посмотрел на него, но его лицо было нечитабельным за стеклами солнечных очков. Мы ждали, что он ответит на вопрос Никки. Он промолчал. Просто вышел из машины и оставил нас позади.

— Это было интересно. — Заметил Никки.

Я хотела поспорить, но сказала правду, потому что он бы все равно ее почувствовал.

— Это было странно, стремно, но интересно.

— Думаю, ты только что описала Олафа.

Опять же, я не могла с этим спорить, так что выбралась из машины, а Никки выбрался вслед за мной — потому что хотел или потому что должен был. С одним социопатом я уже встречалась, и вряд ли потяну второго. Я никогда всерьез не думала о том, чтобы встречаться с Олафом, так что же нам теперь делать друг с другом? Даже для моей бальной карточки это был очень странный случай.

53

Брианна Гибсон открыла перед нами дверь своего одноэтажного ранчо — она стояла в фиолетовом спортивном лифчике и леггинсах, а на ногах у нее были лавандовые кроссовки в белую полоску. Роста в ней было как минимум пять футов и восемь дюймов (172 см. — прим. переводчика), может, чуть больше, но она была достаточно стройной, чтобы хорошо смотреться в спортивном костюме. Ее темные волосы были затянуты в короткий конский хвост, такой же изящный и гладкий, как и все ее тело, но она почему-то была накрашена, как для похода в клуб, а не как для дневной тренировки в зале, словно никак не могла решить, хочет она поехать в город, чтобы потусить, или все-таки останется дома, чтобы заняться спортом.

Мы представились и поинтересовались, можем ли задать ей пару вопросов. Она открыла дверь пошире, чтобы мы могли войти в дом.

— Конечно. Я все гадала, захочет ли кто-нибудь обсудить со мной то, что произошло с отцом Джоселин.

Я едва не споткнулась об игрушки, когда зашла в гостиную. Брианна Гибсон была чистой, аккуратной, готовой к выходу в свет. Чего нельзя было сказать о ее доме. Здесь повсюду валялись игрушки и всевозможные детские принадлежности — ощущение было такое, словно идешь на цыпочках по минному полю, на котором тикают биологические часы. Где-то в дальнем конце дома раздался детский плач, к нему присоединился еще один, так что теперь мы стояли и слушали хор несчастных младенцев.