Запрет на безумие

Вот и теперь получилось так же. Думала, нетрезвая и готовая отключиться в любой момент, не заметит чуждых апартаментов и неродного матраца, но нет. Промучившись в полудреме полночи, Брина не выдержала и, вызвав такси, поехала домой, в Мертвую зону.

Мертвая зона. Как страшно звучит – жить в Мертвой зоне. И ночью она едва не ляпнула об этом Ролану. Однако вовремя себя пресекла. Чтобы он подумал? Считалось, что в северной части Радлеса достойные люди не живут. Да и вне зависимости от принятия или не принятия им этой новости, было нежелательно рассказывать, где именно Брина живет – верхушка догмарской власти не светила местом своего проживания.

Саму Брину не волновала отталкивающая неприветливая местность, в которой теперь оказался расположенным семейный дом. «Родное гнездо» было единственным местом, где она спала крепчайшим сном, даже несмотря на недоверие к братцу-Лисандру. Она могла сбежать куда угодно, жить десятки лет в тысячах километрах отсюда, но все же истинным домом считала один единственный, в котором находилась сейчас.

А вот что ее волновало так это то, что она снова разочаровывала Ролана. Что она вчера вытворяла…стоило вспомнить, как стояла, кричала напротив бара, так от отвращения к себе внутри все переворачивалось. Какой позор, как низко она пала. Чтобы унижаться перед мужчиной – никогда такого не было. Кажется, это был стыд – то, что сейчас испытывала. Какое неприятное чувство. И стыдно ей было перед Роланом. Вот паршивец, удостоился такой чести, но ведь даже не оценит ее мучений.

Однако было то, за что Брина угрызений совести не испытывала – за произнесенную в потоке бессмыслицы правду: Ролан ей действительно нравился. Брина легко и открыто выражала свои чувства, о таких поступках она обычно не жалела. Но только тогда, когда осознавала и принимала эти чувства, что в случае с Роланом произошло давно, в машине она только озвучила то, что уже лежало на сердце. Даже сейчас она не боялась себе повторить – Ролан затронул, казалось, незатрагиваемые участки души, и она была бессильна перед этим. Ей нравилось находиться с ним рядом, нравилось его доставать, даже сдержанность и равнодушие его ей нравились. И симпатия, так неожиданно к нему возникшая, таила в себе риски. Для нее, поскольку в такие моменты увлеченности и искреннего интереса, она становилась еще более безрассудной, способной на такое, о чем позже могла пожалеть.

Брина перевернулась на спину и натянула одеяло на голову: как же все сложно, очень сложно. Затем, под внезапным подозрением, быстро опустила и увидела Лисандра. Кого? Лисандра, сидящего на стуле в углу комнаты.

– Какого черта! – она резко села, непонимающе глядя на брата. – Что ты здесь делаешь? Уходи быстро!

– Доброе утро, – сдержанно улыбнулся Лисандр, – поправка: добрый день. Милая вещица. – Он поднял футболку Ролана, едва удерживая ту кончиками пальцев обеих рук. Брезгал. – Для меня приобретала? Прости, милая, не моё. – В тот же миг футболка полетела к ней на кровать. – Кто он?

Брина подтянула к себе упавшую на край постели одежду.

– Никто. Что тебе здесь нужно? Стучаться не пробовал? – Хорошо, что не поленилась переодеться в ночную майку.

– Где ты была?

– Что значит, где я была? Я всегда где-то бываю.

– То и значит: где ты была? Ты вернулась под утро.

– Ты что же, не спишь?

Лисандр растянул губы в одной из своих схематичных улыбок.

– У тебя появился мальчик?

– Мальчиков у меня не было лет с двадцати.

– Кто он? – не унимался Лисандр. – Поделись секретом с братом. Обещаю никому не рассказывать.

– Ты должно быть снова шутишь, – усмехнулась Брина. – Иди, Лисандр, занимайся своими делами. Своими, понимаешь? В мои вмешиваться не нужно.

– Разумеется, своими, – не спускал с нее глаз Лисандр, – чьими же еще? – Визуальный прессинг продолжался. – Так, значит, не скажешь?

Брина обреченно вздохнула.

– Ладно, ты меня раскусил. Я купила ее для тебя, хотела подарить в знак примирения. Видишь, какая темная, – теперь настала очередь Брины демонстративно растянуть перед собой футболку, – прямо как твоя душа.

Ни один мускул не дрогнул на лице Лисандра. Он продолжал восседать на стуле и смотреть на Брину с прежним достоинством.

– Какая ты у меня юморная, – сказал Лисандр, – совсем не изменилась. – Он изящно поднялся. – Ладно, так и быть, ухожу. Пойду займусь «своими» делами. – От его взгляда порою в дрожь бросало. – И, да, – он подошел к ближайшему от себя окну и открыл его, – больше не пей.

Лисандр неторопливо покинул комнату, а Брина, разозленная его последним действием, подлетела ко второму окну. Открыв и его, она прямиком направилась в ванную: следовало принять душ, почистить зубы, набрать ванну, затем снова душ принять, и так до тех пор, пока не избавится от ночного позора.