Запрет на любовь

Меня и без того едва не выворачивало от него. Тимур был прав, после него, близость с Доровским адской пыткой казалась. И даже умение отрешиться больше не помогало. Я терпела из последних сил… глотала слёзы оставшуюся ночь. А потом ещё несколько дней мучилась в компании, которая отвращала. Говорила с теми, кого слышать не хотела. И ублажала того, кого ненавидела: сдерживая рвоту и подыхая от отвращения и боли в сердце, в душе.

Вся моя сущность его отвергала.

Кукла сломалась…

Любимая фраза Рамазана. Он часто повторял: «Игрушка на то и игрушка, чтобы ломаться, и в итоге оказаться ненужной!»

И меня куклой часто называл, а не по имени. С детства… как я попала в руки Костика. Видимо Рамазана раздражало, что Доровский на мне завис. Ещё не наелся, а ушлёпку горело меня поиметь. Вот и ждал момента, когда Костик мне даст отворот поворот.

Признаться, я этого боялась. Рамазан — садист похлеще Доровского. Его любовь я точно не переживу, по крайней мере, эту мысль он мне сам вколачивал уже пару раз, когда Костик давал добро на «проучить меня» за непослушание…

А по молодости я была настолько глупа, что смела думать о побеге или того хуже, убегала. И бегала, до поры до времени… Пока Костик не нашёл куда более действенный крючок, меня удержать.

С тех пор я была вполне управляемой куклой.

Была… а вот сейчас кукла дала сбой, и теперь отчаянно размышляла, как не дать утонуть тем, кого так сильно любила и охраняла так долго.

Потому вернувшись домой, слова подыскивала: верные, почти обнажающие душу и режущие по живому. Уже входя в подъезд, набрала Тимура, но гудок оборвался. Попыток дозвониться делала много. Спускалась к соседу несколько раз. Топталась у двери, снедаемая укорами совести, но решаясь, получала в отчет глухое молчание…

До ночи мучилась. Звонки более не проходили — сразу механический голос говорил: «Абонент вне зоны…».

Это не было совпадением — Тимур меня в чёрный добавил или с ним что-то случилось…

И если первое мне было на руку, второе… второе толкало с большим усердием отыскать Тимура и убедиться, что он жив и здоров.

С утра ничего не изменилось, день провела в студии с группой, куда нагрянул Костик без предупреждения.

— Поехали в клуб, — даже не спрашивал, хочу ли. — У меня дела, потом театр.

Я совсем забыла о мероприятии, а Доровский очень любил театры и в особенности актрис. После, по его мнению, удачных спектаклей, мне часто приходилось вживаться в роль ему полюбившейся героини… Видимо меня ждало очередное вживание в чужую шкуру.

Отказа не предполагалось, поэтому закрыла студию, — порадовавшись, что все работы с Тимуром группа разобрала и сейчас на зал наполняли холсты с натюрмортами, — и с неспокойно бьющимся сердцем, поехала, куда везли.

В данной ситуации радовало лишь то, что у меня появилась возможность увидеться с Тимуром, если он на катке. Хотя бы увидеться, но когда Рамазан из тачки не вышел, и только мы оказались на улице, уехал, осознала, что у меня появилась возможность… и поговорить.

— А куда Рамазан?

— По делам, — безлико отозвался Доровский, придерживая меня за локоть и направляя к входу во дворец спорта. И только оказавшись внутри здания катка, я опять ощутила тянущую боль, признавая, что неизлечимо одержима Тимуром.

Возможно, меня страсть ослепляла, может, совесть грызла нестерпимо, но я ни о чём больше думать не могла. Только о Бажове! О нашей проблеме… И конечно, видя катающего на льду хоккеиста, яростно швыряющего шайбы в ворота, даже с шага сбилась — от счастья, что Тимур жив.

— Бажов, не переусердствуй, — бросил Костя, проходя по ближнему к бортику ряду в направлении раздевалок, кабинетов тренеров, другого персонала и, конечно же, администрации.

Бажов даже не посмотрел в нашу сторону.

— Сорвёшься, и перехода тебе не видать! — лживо миролюбиво добавил Доровский, колючим взглядом сопровождая парня на катке. Тимур как рассекал лёд, подхватывая клюшкой шайбу, так и продолжал, если только броски стали ещё более чёткими… будто ставящими точку.

— Можешь со мной. Мне проверить кое-что нужно и вопрос по одному делу решить, — притормозил Костя возле вип-места. — Но если хочешь, можешь тут обождать, — смотрел вполне обычно, — покататься, — вот теперь мило улыбнулся и секундой погодя нежно припечатал ладонь к моему животу. Чуть огладил через шубку:

— Только осторожно, вдруг уже малыша ждём…

— Здесь лучше, — кивнула зажато, но усиленно выдавливая ответную улыбку, чтобы Доровский ничего не заподозрил и не передумал. — Кость, — он было отвернулся, как поймала за рукав: — Надеюсь, ты ненадолго? — это не капризно брякнула, а так, автоматом, чтобы не показалось, что жду обратного.

— Я постараюсь, как можно быстрее, — улыбнулся Доровский, и грубовато к себе дёрнув, обрушил алчный поцелуй на губы. — Не скучай.

— Хорошо, — опять кивнула, когда оборвал странный порыв, которого не любил проявлять на людях. — Тогда я тебе здесь жду, — заверила, устраиваясь на сидении и демонстративно телефон достав.