Запрет на любовь

— Может, ему помощь нужна…

— Ты медсестра? — колючий взгляд Доровского не сулил пощады.

— Нет, Кость, но мне стыдно, что я вот так…

— Как твоя рука? — словно не слыша, поинтересовался уже не в первый раз. Я сжала кулак и глянула на чуть сбитые костяшки:

— Немного тянет, но жить буду. Кость, — протянула слёзно, — ну пожалуйста. Я извиниться хочу.

Доровский несколько секунд не сводил с меня холодных глаз, сканировал на правду, но я не лгала, и он это понял:

— Хорошо, только быстро, — кивнул благосклонно, и явно переступая через ревность. Я ещё не ушла, а он уже опять вернулся к разговору с Геннадием Петровичем.

На выходе из студии, я столкнулась с Рамазом. Он выходил за кофе для Костика. Ни какой абы, а из любимого кафе!

— Ты куда? — бросил таким тоном, будто я обязана перед ним отчитаться.

— В уборную, сейчас буду, — отчитала, не желая ругаться на пустом месте. Да и лучше не ругаться, а то за мной увяжется.

До конца коридора, где и был отсек с уборными, чуть ли не бежала, отстукивая торопливый ритм каблучками.

Три двери в уборные, как в престижных офисах. «М», «Ж», «для инвалидов». Женская пустовала, мужская тоже, а вот в последней — занято.

— Тим, — стукнула ладонью в дверь, полностью уверенная, что именно он там. — Тим, ты здесь? — секундой погодя жалобно пошкребла.

— Иди лесом! — прилетел милый ответ. Мне бы оскорбиться, я вообще-то с благими намерениями и с открытой душой пришла — повиниться, извиниться, — но, как дура, улыбку давила:

— Ты как?

— Жить буду.

— Может, откроешь?

— За х*я?

— Помощь не нужна? — продолжала канючить. — Я видела кровь…

— Да уже всё нормально, — буркнул Тим. Я уже и не ожидала, но замок щёлкнул.

И всё…

Я набралась наглости и осторожно приоткрыла дверь:

— Можно? — заглянула. Тим у мойкой стоял, руками уперившись тумбу и на себя в зеркало смотрел. Вода плескалась, на белоснежной раковине, несмотря на бурный поток, висели кровавые капли.

Нос красный, губа припухшая, в уголке багровая рана.

— Принести льда или…

— Дверь закрой, — бросил властно, и я послушно щёлкнула фиксатором, но ещё пальцы лежали на замке, как я озадачилась:

— Зачем? — сердце глупо бултыхнулось.

— Трахать тебя буду! — так спокойно заявил, глядя на себя в зеркало, что у меня закралось сомнение в его адекватности. Ну и моей… слуховой.

— Что, прости? — на всякий уточнила. И тогда он повернул голову:

— Что конкретно тебе не понятно во фразе: «Буду тебя трахать?»

Любая нормальная бы наверное заорала, полезла бы драться и возмущаться, пытаться вырваться, но я больная на голову, поэтому лишь обронила:

— У нас фотосессия…

— И ты пришла об этом сказать?

— Нет.

— Тогда зачем?

— Прощение попросить… — сбивчиво пробормотала.

— Ну вот мы и дошли к «трахать», — обескуражил своим умозаключением.

— Ты же шутишь? — на выдохе.

— Ничуть.

— У нас нет времени…

— Я быстро, — это вообще убило.

— Тим, — ахнула, когда меня от двери дёрнул и в стенку напротив мойки впечатал. Ощутимо так приложил. Я возмутилась, даже матами начала крыть, но уже в большую, шершавую ладонь мычала, которой он меня бесцеремонно заткнул:

— Лучше молча, чтобы не привлекать внимания, — охрипло шепнул, по стене меня размазывая: рывком поднял, собой подпер, устраиваясь между моих ног. Я ещё брыкалась, руками по нему колотила. Могла и впрямь драку учудить, и плевать, что он сильнее, но он так искренне обескуражил:

— Горит мне, понимаешь!.. — рьяно кивнул. Не обманывал, судя по надсадному сопению, нервным движениям и, конечно же, стоящему члену, упирающемуся в мою промежность: влажную, томящуюся, текущую от желания.

Он не спрашивал, констатировал факт и предупреждал о неизбежном. Отодвинул трусики, и всего один рывок его хозяйство протаранило мою плоть. Я приняла его со сдавленным всхлипом, который по-прежнему гасила его ладонь. Как и последующие, которые выколачивал грубоватыми толчками. Резкими, грубыми, без желания доставить удовольствие.

Это не был акт нежности, любви, страсти, скорее — обнажённая похоть, в которой Тим сгорел очень быстро. Пара толчков и парня охватил бурный оргазм. Он мной просто подрочил, желая выплеснуть дичайшую похоть…

Ещё и извергался в меня, надсадно дышал в мою шею.

А я таращилась в зеркало, в котором мы отражались в своём необузданном пороке, и никак не могла понять, мне было охренительно хорошо, мало, плохо?.. Смертельно опасно?..

— Я же сказал, быстро, — охрипло отчитался Тим. Словно ничего не произошло, руку от моего лица убрал. Отстранился, пряча хозяйство под спортивные брюки. — Я тебя прощаю. И теперь можно продолжить фотосессию. Кстати, теперь ты выглядишь так, что этот мудак не скажет, что секса не хватает, — обласкал моё лицо каким-то греховно-нежнейшим взглядом.

— Ты… чокнутый… — это всё, что смогла выдавить.

— Тебе спасибо, — пшикнул с вызовом Тим, и позволил отвесить ему очередную пощечину:

— За неё не буду извиняться! — припечатала негодующе, и тотчас внимание привлекла капля кровь, покатившаяся из уголка его рта.

Испытала ли я вину?

Ничуть.

Стало ли мне его жалко?

Нисколько!

Дико… дико то, что я чуть не подалась к нему, чтобы её слизнуть.

Одержимость?

Да, я одержима им.