Запрет на тебя

– Никто не увидит, Динь-Динь. Я двери закрыл, – ставит перед фактом, заставляя захлебнуться капитальным волнением. – Ты в западне.

Набирая полные легкие кислорода, едва ли не со скрипом прокручиваюсь, чтобы посмотреть ему в глаза.

Какая в них глубина… Падать и падать.

– Сказала, оставь меня… Дань… Дань… – шепчу, цепляясь за его сильные плечи ногтями. – Мне, в отличие от тебя, не пофиг, с кем спать.

– Ну да, – ухмыляется одуряюще сексуально, – ты хочешь только со мной.

– Ничего подобного! Как тебе такое только в голову пришло?!

Током шарахает, когда вновь соприкасаемся.

– Хватит играть, Марина… – цедит сквозь зубы, явно теряя терпение. – Считаешь, я дурак? – взглядом оцепенеть заставляет. – Хватит, сказал.

– Не понимаю, о чем ты… – нервно тараторю в ответ.

И в этот момент воздух рассекает жесткий, крайне серьезный вопрос:

– Ты в меня влюблена?

Ощущение, что он меня расстреливает.

Словами. Взглядом. Своим очевидным отношением к этим чувствам – железобетонным презрением.

– Нет… – выдыхаю слабо, едва слышно.

Не ору, как обычно, когда поймает на горячем. Просто сил на это не наскрести. Даня же… Именно такую ровную реакцию принимает за правду. Прикрывая глаза, бурно вздыхает.

Облегчение испытывает? Ну, конечно!

Пространство вращается. Сумасшедшими кругами идет. Меня бьет бешеная дрожь, и к горлу подкатывает тошнота.

– Хорошо, – заключает Даня и открывает глаза. Снова припечатывая меня взглядом, выдает: – Ты мне должна, помнишь? Много должна.

– Помню… – бормочу на новой волне паники.

– Сегодня не соскочишь.

– Дань, Даня, Да-а-аня… Я боюсь!

– Расслабься. Никто не пострадает.

14

Сегодня я сам почти волшебник...

© Даниил Шатохин

Мама Таня, батя Чаруш, Чара… Слетает мантра! Смотрю этой ведьме в глаза и воспламеняюсь. А уж когда взглядом вниз веду, заряжает вовсю.

Кому я чешу, что лишь проучить ее стремлюсь. Кому, блядь?

Вот она тарабанит свое «боюсь», а у меня уже педаль тормоза провалилась. Список, принципы, мозги – похерилось все. Не могу я отступить, когда Маринка передо мной голая, мокрая, дрожащая.

Моя.

То есть… То есть? Я рассматриваю только данный отрезок времени. Не сбежит.

– Отвали, сказала… – задыхаясь, упирается ладонями мне в грудь.

Я буром валю, подталкивая обратно к стене. Угодив в нее спиной, кобра в панике срывается на хлесткие шлепки. Яростно жалит кожу, отравляя кровь. Заводит ведь еще сильнее. Падает планка. Ловлю ее руки, притискиваю их к кафелю по бокам от головы и припечатываюсь к горячему влажному телу.

Взгляд принимаю. Тону в одуряющем вареве колдовских котлов.

– Даня… – последнее, что Маринка выдыхает с минусовыми интонациями.

Потому как после я завершаю атаку. И, едва мой язык оказывается в ее рту, сопротивление превращается в черный дым над охватывающим нас пожарищем и сливается с тем густым водяным паром, что клубится и блуждает по душевой.

Гнев, помешательство, похоть, одержимость, жажда, странная и дикая ревность… Все это вырывается из самых темных закутков моей души, неконтролируемо сталкивается и детонирует с такими спецэффектами, что кажется, подрывает крышу спорткомплекса.

Фаер, вашу мать… Ебаный фаер…

Тонкой струйкой среди этого огня острая нежность пробивается. Вскрывает нутро, не позволяя забыть главное: это Маринка Чарушина.

Маринка… Чаруша… Моя сейчас… Моя.

Сплетаемся языками и громко стонем друг другу в рот. Кусаемся, взрывая раз за разом чертову реальность. Засасываемся, выдавая какой-то нечеловеческий голод. Трахаю ее рот. Буквально трахаю. Но и Маринка не уступает, зализывает, как бешеная самка. Моя самка. Моя.

Вкупе с шумом, что выдает мой воспаленный мозг, льющаяся с потолка вода оглушает, будто водопад. Бьет дробно в спину, разогревает до жжения. Кобра, как все змеи, любит жаришку – накрутила температуру на максимум. А я ведь и так горю. Да и она… Едва ли не плавится под напором моего тела. Но регулировать воду – последнее, что я хочу сейчас сделать. Блядь, быстрее заживо сварюсь. Хотя с Маринкой и так сварюсь.

Организм выдает уникальные и ошеломляющие ощущения. Я на них, как всегда с Чарушей, всеми системами глюки ловлю. Притормозить бы, подумать, остыть… Но нет. Все равно лечу куда-то, несусь как скоростной локомотив. Не в силах остановиться.

Даю свободу ее рукам, чтобы нагло пустить в ход. Сминаю Маринкину грудь. Она со стоном разрывает поцелуй. Выдавая громкие частые вздохи, откидывает голову назад.

– Мамочки… Даня… Даня…

В это мгновение меня даже мамой Таней в чувства не привести. Жадно припадаю ртом к натянутой шее Чаруши. Засасываю, неосторожно оставляя на коже следы своей похоти. Большими пальцами при этом выписываю круги на сосках. Пока не морщит их. Тогда уже ловлю крепче и сжимаю, чтобы раскричалась Маринка от очевидного удовольствия.

Меня плющит. Меня кроет. Меня адски сотрясает.

– Подними ножку, Чаруша. Покажи свой пирожок, – хриплю на выдохе.

– Боже, Даня… Какой пирожок?.. Ты чертов извращенец… Чертов маньяк… – пытается возмущаться, не прекращая частить стонами и сладким придыханием.

Я же на звуках ее голоса еще сильнее зверею. Отрываясь, смотрю в лицо.