Запрет на тебя

Вроде не желаю ей зла, но порочная эгоистичная тварь, которая и является сутью моего естества, скулит и подвывает против голоса разума.

Не забывай… Не забывай, пожалуйста…

Помни. Люби. Гори со мной.

И как, блядь, все это ставить на тормоз, если даже в разрушенном до основания состоянии Маринка Чарушина – все, чего я хочу.

Засыпаю с болью. Просыпаюсь с болью. С болью существую.

В трезвом уме не маячит галлюцинациями. Но тогда перед мысленным взором стоят ее глаза. Тот выразительный армагеддон, с которым смотрела в последний раз, когда признала, наконец, что тошнит ее от меня.

Сука, не знаю, что и хуже… Я добрался до точки, где черным стало абсолютно все. Но, будучи вынужденным жить, я просто делаю это изо дня в день и жду спада.

В моменты, когда шманает особенно сильно, думаю о том, чтобы пойти знакомым путем – погрузиться в разврат, как в ебаную кому. Забыться и получить вместе с сексуальным удовольствием необходимое облегчение. Но проблема в том, что меня до сих пор так полощет от последней шкуры, даже дрочить противно. Засела внутри вся та мерзость, вся грязь, вся боль... Триггерит нещадно. Лишь вспоминаю свои ощущения – выворачивает.

А как она – моя Маринка – с этими уродом танцевала! Как целовала его! Как кайфовала! Как улыбалась ему! Словно и не было никакой любви. Зачем тогда втирала? Зачем писала этот дневник, этот список, эти сообщения… Зачем?!!! У меня, мать вашу, взрывается мозг!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Хорошо, что не видел, как они уходили. Не пришлось представлять, куда после бара отправились. Если к нему, то… Нельзя думать об этом! Нельзя!

Вдох-выдох.

Сука, как это больно… Сил не осталось терпеть.

Чтобы не сталкиваться лицом к лицу еще и с совестью, от Чары приходится морозиться. Благо Жора воспринимает мой нынешний заплыв как очередной круг блядства. Передает это остальным, и они особо не донимают.

Что с меня взять? Все в курсе, какая я скотина. Никто не удивляется. Тупо ждут, пока наебусь и снова в компанию вернусь.

Только батя Чаруш в один из дней вдруг лично является в мой ад. В притонище, где я когда-то совращал его дочь. Я себя и так из самых последних сил держу, а тут он. Вижу его, и таким чувством вины сносит, едва переживаю эту штормовую волну.

– Все нормально? – первый вопрос, который Артем Владимирович задает, пока я стою, таращусь на него и незаметно хватаю ртом кислород.

– Да… Конечно… – давлю с хрипом.

Перед глазами, вопреки моему желанию, проносится, как вертел Маринку на колесе, и все, мать вашу, прочее. Прорезает мучительными спазмами от груди до самого низа живота. Столько диких физических ощущений следом за мыслями валит, не описать все. А я ведь до этого лета даже не знал, что психика с телом настолько связаны.

– Что у тебя тут происходит?

Я не приглашал, но батя Чаруш идет вглубь квартиры. Стыд, который я испытываю, пока он оценивает помойку, которую я попытался из своей души перенести на жилище – это по всем шкалам вышка. Гореть сильнее попросту невозможно.

Молча давлюсь дерьмом, пока Артем Владимирович открывает окна и с непроницаемым выражением лица вызывает по мобиле клининг.

– Не хочу бить тебе по нервам, но так жить – это не дело, – спокойно говорит мне мгновением позже. Чувствуя, как пылают рожа и верх тела, с трудом выдерживаю взгляд. Знал бы, что я творил с его дочерью, не беспокоился бы о том, что делаю с собой. – Что скажешь?

– Что вы правы, как и всегда, – сипло выдыхаю я.

Батя Чаруш сдержанно одобряет мои выводы.

– Давай так, Даниил, – выдает после непродолжительной паузы. – У тебя сутки, чтобы привести себя в порядок. В понедельник жду тебя у себя на серьезный разговор. Договорились?

Обдумывать это предложение сил нет. Киваю, просто чтобы он скорее ушел и оставил меня вариться в этом аду дальше. Но когда это происходит, появляется клининговая бригада, и меня все-таки переключает. Принимаю душ, бреюсь, чищу зубы и впервые за десять дней выхожу из дома. Гоняя мысли, за которыми сам не успеваю, рассекаю на Гелике по городу. Маячу бесцельно, пока какие-то гребаные чувства не берут верх.

Мазохизм чистой воды, но я еду на дачу.

Взбегаю по лестнице. Врываюсь в Маринкину комнату. Дергаю ящик стола. Только вот… Дневника там не оказывается. Перерываю все, но отыскать проклятый блокнот не удается. Его просто нет больше, как и всех моих фотографий.

Пока пытаюсь понять, что это значит, меня накрывает мощнейшей лавиной паники.

Вдох-выдох. Атака не отступает.

Не знаю, что именно там собирался прочесть. То, что, как утверждала Маринка, было самым важным до нашего прыжка и разговора в лесу? Или то, что она чувствует сейчас?

Зачем мне это? На хрена?

Чё там по рассудку, вашу мать? Он, сука, собирается ко мне возвращаться?

Сам ведь хотел, чтобы она меня ненавидела. Добивался, чтобы конкретно от меня отвернуло. Необратимо.

А теперь что? Что теперь, блядь?

Как мне это пережить?